бѣдъ, — въ силу тѣхъ же самыхъ законовъ, кто льетъ часто душевныя, глубокія слезы, тотъ, кажется, болѣе всѣхъ смѣется на свѣтѣ»!…
Еще раньше, какъ мы упомянули, подъ впечатлѣніемъ первыхъ повѣстей Гоголя Бѣлинскій уже увидѣлъ въ немъ великаго писателя русской литературы (Гоголю было тогда около двадцати пяти лѣтъ; критикъ былъ годомъ моложе); «Ревизоръ» и «Мертвыя Души» подтвердили его восторженное предсказаніе. Самъ Гоголь въ «Мертвыхъ Душахъ», въ извѣстныхъ лирическихъ мѣстахъ, говорилъ уже съ увѣренностью о томъ, чего ждетъ отъ него Россія, и передъ нимъ рисовалась картина будущаго предстоящаго величія русскаго народа… Въ ту минуту казались преувеличенной самонадѣянностью слова писателя о самомъ себѣ; но, когда писатель и его дѣло стали достояніемъ исторіи, эти, какъ будто фантастическія слова становятся драгоцѣннымъ свидѣтельствомъ беззавѣтной, самоотверженной преданности писателя своей высокой задачѣ, свидѣтельствомъ его пламенныхъ ожиданій величія русскаго народа и государства… Финалъ первой части «Мертвыхъ Душъ» есть извѣстная фантастическая картина Руси, которая несется впередъ какъ «бойкая, необгонимая тройка», «вся вдохновенная Богомъ». «Русь, куда жъ несешься ты? дай отвѣтъ. Не даетъ отвѣта… и косясь постораниваются и даютъ ей дорогу другіе народы и государства».
Мы были свидѣтелями, что дѣйствительно другіе народы, «косясь», даютъ дорогу между прочимъ и русской литературѣ.
Таковъ былъ писатель. Великое значеніе Гоголя заключается въ томъ, что онъ впервые направилъ геніальное художественное творчество не на отвлеченныя темы искусства, не на одинъ спокойный, часто какъ бы безстрастный эпосъ, но именно на прямую, житейскую, обыденную дѣйствительность и вложилъ въ свой трудъ всю страсть исканія правды, любви къ простому человѣчеству, защиты его права и достоинства, обличенія всякаго нравственнаго зла, окружающаго нашу жизнь. Онъ сталъ поэтомъ дѣйствительности и его великій успѣхъ былъ уже не только
бед, — в силу тех же самых законов, кто льет часто душевные, глубокие слезы, тот, кажется, более всех смеется на свете»!..
Еще раньше, как мы упомянули, под впечатлением первых повестей Гоголя Белинский уже увидел в нём великого писателя русской литературы (Гоголю было тогда около двадцати пяти лет; критик был годом моложе); «Ревизор» и «Мертвые души» подтвердили его восторженное предсказание. Сам Гоголь в «Мертвых душах», в известных лирических местах, говорил уже с уверенностью о том, чего ждет от него Россия, и перед ним рисовалась картина будущего предстоящего величия русского народа… В ту минуту казались преувеличенной самонадеянностью слова писателя о самом себе; но, когда писатель и его дело стали достоянием истории, эти, как будто фантастические слова становятся драгоценным свидетельством беззаветной, самоотверженной преданности писателя своей высокой задаче, свидетельством его пламенных ожиданий величия русского народа и государства… Финал первой части «Мертвых душ» есть известная фантастическая картина Руси, которая несется вперед как «бойкая, необгонимая тройка», «вся вдохновенная богом». «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа… и косясь постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».
Мы были свидетелями, что действительно другие народы, «косясь», дают дорогу между прочим и русской литературе.
Таков был писатель. Великое значение Гоголя заключается в том, что он впервые направил гениальное художественное творчество не на отвлеченные темы искусства, не на один спокойный, часто как бы бесстрастный эпос, но именно на прямую, житейскую, обыденную действительность и вложил в свой труд всю страсть искания правды, любви к простому человечеству, защиты его права и достоинства, обличения всякого нравственного зла, окружающего нашу жизнь. Он стал поэтом действительности и его великий успех был уже не только
