И эта оригинальность не подлежитъ сомнѣнію. При всемъ громадномъ вліяніи европейскаго литературнаго движенія, вооруженнаго великими силами геніальнаго творчества въ наукѣ и поэзіи, русская литература, какъ только прошла свои учебные годы въ восемнадцатомъ вѣкѣ и началѣ девятнадцатаго, обнаружила тѣ особенности, какія сообщали ей весь народный характеръ и складъ русской жизни. Когда эти особенности высказались въ цѣломъ рядѣ писателей, даровитыхъ иногда до истинной геніальности, не мудрено, что европейскому литературному міру бросились въ глаза эти особенности, y нихъ дома или совсѣмъ невѣдомыя, или очень давно пережитыя, забытыя и потому опять новыя. Русскій писатель, нерѣдко очень просвѣщенный и знакомый съ литературнымъ движеніемъ европейскимъ, работалъ однако въ своей средѣ и для своей среды; изъ нея онъ волею или даже неволею заимствовалъ особую складку ума, впитывалъ лучшія чувства, и условія жизни просвѣщеннаго человѣка въ патріархальной средѣ создавали то особенное настроеніе, которое не однажды было предметомъ удивленія, a затѣмъ теплаго сочувствія y читателя европейскаго. Въ глазахъ послѣдняго, отличія «расы» были на лицо. На самомъ дѣлѣ, по общимъ свойствамъ, наша раса была и есть такая же европейская; между міромъ европейскимъ и русскимъ вовсе нѣтъ той преграды, которая раздѣляетъ издавна и понынѣ племена арійскія и неарійскія. Но была громадная разница историческихъ условій. Исторія уже съ давнихъ вѣковъ развела русскій народъ отъ народовъ западной Европы множествомъ культурныхъ отличій, которыя стали наконецъ казаться принадлежащими самой расѣ. Прежде всего исторія поставила народы на разныхъ концахъ европейскаго материка. На западѣ въ тѣсномъ сравнительно пространствѣ размѣстилось нѣсколько народовъ на старыхъ развалинахъ Рима въ оживленномъ развитіи международныхъ и внутреннихъ политическихъ отношеній, въ сильномъ соревнованіи умственномъ, изъ котораго выросла еще отъ среднихъ вѣковъ и Возрожденія богатая литература и наука. Русская жизнь ничего
И эта оригинальность не подлежит сомнению. При всём громадном влиянии европейского литературного движения, вооруженного великими силами гениального творчества в науке и поэзии, русская литература, как только прошла свои учебные годы в восемнадцатом веке и начале девятнадцатого, обнаружила те особенности, какие сообщали ей весь народный характер и склад русской жизни. Когда эти особенности высказались в целом ряде писателей, даровитых иногда до истинной гениальности, не мудрено, что европейскому литературному миру бросились в глаза эти особенности, y них дома или совсем неведомые, или очень давно пережитые, забытые и потому опять новые. Русский писатель, нередко очень просвещенный и знакомый с литературным движением европейским, работал однако в своей среде и для своей среды; из неё он волею или даже неволею заимствовал особую складку ума, впитывал лучшие чувства, и условия жизни просвещенного человека в патриархальной среде создавали то особенное настроение, которое не однажды было предметом удивления, a затем теплого сочувствия y читателя европейского. В глазах последнего, отличия «расы» были налицо. На самом деле, по общим свойствам, наша раса была и есть такая же европейская; между миром европейским и русским вовсе нет той преграды, которая разделяет издавна и поныне племена арийские и неарийские. Но была громадная разница исторических условий. История уже с давних веков развела русский народ от народов западной Европы множеством культурных отличий, которые стали наконец казаться принадлежащими самой расе. Прежде всего история поставила народы на разных концах европейского материка. На западе в тесном сравнительно пространстве разместилось несколько народов на старых развалинах Рима в оживленном развитии международных и внутренних политических отношений, в сильном соревновании умственном, из которого выросла еще от средних веков и Возрождения богатая литература и наука. Русская жизнь ничего
