дну рядомъ, и вода едва доходила ей до пояса. Наконецъ и Пустоплюнди сообразилъ, что онъ плыветъ напрасно, всталъ на ноги, и пошелъ пѣшкомъ. Вода на самой серединѣ не была глубже полутора аршина: Попочка скрылась подъ водой вѣроятно потому, что не успѣла встать на ноги.
Все это случилось скорѣе и стремительнѣе, чѣмъ кто либо успѣлъ произнести слово. Когда Попочка вышла на берегъ — всѣ бросились къ ней. Но Попочки больше не было. Мокрый Пустоплюнди широкими отъ ужаса глазами глядѣлъ на нее, на себя и припоминалъ все случившееся. Онъ ясно помнилъ, какъ она тяжело упала, какъ онъ бросился и какъ глупо плылъ, ударяя сапогами воду плашмя. И эти сапоги ему были смѣшны и противны, и противно илистое дно, гдѣ онъ сразу схватилъ Попочку за лицо, a потомъ за платье, противна эта мокрая рыдающая барышня, всхлипывающая въ истерикѣ, какъ кликуша. Бѣлаго платья, похожаго на паръ, больше не было: въ грязи, въ тинѣ, въ илѣ, намокшее повисшее, облипшее — оно было страшно. Волосы Попочки улали; тонкая коса, выше пояса, — почернѣла и заострилась на кончикѣ, и съ кончика тихо капала вода. Лидо было жалкое, трусливое, истеричное, изсиняблѣдное. Она бросилась было на шею къ Агриппинѣ Ивановнѣ, но та отстранилась, боясь замочиться, и утѣшала ее издали. Женя была добрѣе, но не знала, что дѣлать при истерикѣ: хотѣла воды, но воды дать было какъ-то неловко — и безъ того Попочка проглотила ея довольно. Наконецъ кое-какъ бѣдную Полочку успокоили. Агриппина Ивановна великодушно предло-
