съ пескомъ: и дно станетъ бѣлое. Передастъ другой, на каменную шайбу — и дно станетъ только мутное; послѣдняя шайба — деревянная — донышко сдѣлается чистое и свѣтлое.
Наташа стояла на деревянной шайбѣ. Она была понятлива, но дѣло сегодня не спорилось. Филиппъ работалъ недалеко отъ нея. И онъ задумался. Испортилъ двѣ пробки, пролилъ воду. Мастеръ на него сталъ косо поглядывать.
Никто не разговариваетъ. Лица, особенно y женщинъ, блѣдныя и равнодушно-больныя. Лужи воды текутъ и стоятъ на полу. Слышенъ звонъ разбиваемой посуды, визгъ стекла и шумъ вертящихся колесъ. Хлопаютъ двери. Это мальчишки приносятъ корзины со стекломъ и уносятъ готовое. И опять визгъ и бульканье воды, опять, безъ конца...
Слава Богу, свистокъ! Двѣнадцать часовъ. Всѣ бросили работу, только мастеръ сердито кончаетъ стаканъ. Ему платятъ поштучно.
Въ темныхъ сѣнцахъ Наташа остановила Филиппа.
— Чего тебѣ? отозвался онъ сурово. — Проходи-ка, мнѣ время нѣту. Штрафныя двѣ пробки послѣ обѣда втачивать буду.
— Сейчасъ, сейчасъ, Филя, я только тебѣ сказать хотѣла... Давеча Мирошка Анкудимовъ опять прибѣгалъ на мызу, къ управляющему въ работницы зовутъ... Такъ какъ скажешь, итти, али нѣтъ? Мать говоритъ: иди... Отъ фабричной работы отдохну, a то здоровье-то мое какое... По осени, коли придется, можно опять въ шлифовню пос-
