— Прощай, Марта, сказалъ я.
— Прощай. Ты не забудь...
— Чего?
— Всего. Я не забуду. Мы оба теперь знаемъ, какъ нужно жить.
— Марта! Но вѣдь другіе...
— Да, другіе! A ты не можешь, ты не съумѣешь.. Все-таки не забудь.
Я взглянулъ на нее, на зеленое, совсѣмъ свѣтлое, небо, яблони, точно осыпанныя снѣгомъ, и сказалъ:
— Не забуду. Прощай.
Она кивнула мнѣ головой. Я ушелъ.
Что случилось дальше — я разскажу коротко и скоро, мнѣ слишкомъ тяжело. Она, мама, сдѣлала все нарочно, чтобы отомстить мнѣ, я знаю. Правда, она сама въ эту ночь похудѣла и осунулась, но я думаю, отъ сильной ненависти ко мнѣ. Все тутъ сошлось. Да я и зналъ, что она не проститъ. Она не могла простить. Я и не говорилъ ей ничего. Я былъ, какъ мертвый. Еслибъ она велѣла мнѣ взять револьверъ и застрѣлиться — я бы, молча, взялъ револьверъ и застрѣлился. Она велѣла мнѣ уѣхать одному, сказала, что никогда не увидитъ меня и не проститъ. Но я думаю, она чувствовала, что не выдержитъ и проститъ, когда увидитъ, что я не могу жить; поэтому, чтобы не измѣнить себѣ, она умерла нарочно. Да, да, я не сомнѣваюсь, что она это сдѣлала нарочно. Доктора говорятъ, что
