Хотите знать, что будетъ въ саду завтра? Хотите я вамъ скажу, въ какую ночь распустятся яблони?
— Какъ вы знаете? — спросилъ я тихо.
— Я знаю и садъ, и весну, и солнце, и цвѣты, потому-что я ихъ люблю...
И я повѣрилъ вдругъ, что она точно все знаетъ.
— Вы думаете, что́ чувствуетъ вонъ та акація? — спросила она.
— Я думаю — радость...
— A какую?
— Какъ вы и я... Вотъ такую-же... Радость отъ солнца.
— Да. Мы всѣ вмѣстѣ радуемся, всѣ вмѣстѣ...
— A я слышу иногда, — прибавила она, помолчавъ, — какъ вы играете. Отсюда хорошо, не рѣзко. Я люблю...
Я вспомнилъ, какъ и мнѣ въ эти дни звукъ рояля казался рѣзкимъ.
— Только... — продолжала Марта, — вы не сердитесь, но часто вы играете такое составное, изъ многихъ разныхъ нотъ, a всего-то нѣтъ. Знаете, надо удаляться отъ того, что люди придумали, a надо слушать здѣсь, — она провела рукой по воздуху, — и стараться согласно, чтобъ все вмѣстѣ шло къ одному...
Она остановилась, видимо затрудняясь объяснить свою мысль, но, конечно, я ее понялъ.
— Я всегда такъ и думалъ, — сказаль я. — Хорошо, что и вы тоже. Значитъ, это вѣрно.
— A вы не умѣете играть чего-нибудь простого, такого нескораго? Вотъ я одинъ разъ слышала пѣсню. Ее и въ концертахъ поютъ, и игра-
