радъ. Я инстинктивно чувствовалъ, что надо все перемѣнить.
Съ нами поѣхала наша старая экономка, безъ нея мы совсѣмъ пропали бы. Я въ Москвѣ никогда не былъ, a мама хотя и жила тамъ прежде, однако ничего не знала и не умѣла. Можетъ быть, и съумѣла бы, но ей было скучно заботиться и суетиться, и я это отлично понималъ.
Мы наняли хорошенькую квартирку на Малой Никитской и зажили припѣваючи, по-товарищески. Ѣздили въ театръ, кататься. Скоро явились знакомые, нашлись родственники. Но я сталъ заниматься ревностно и даже рѣдко выходилъ, когда y мамы бывали гости.
Въ консерваторіи я ни съ кѣмъ не сошелся, кромѣ своего профессора, еще молодого человѣка.
Я ему казался страннымъ, хотя, какъ онъ говорилъ, очень талантливымъ. Онъ, однако, угадалъ меня только послѣ того, какъ я его ввелъ къ намъ, и онъ увидалъ мою маму. Насъ другъ безъ друга понять было нельзя, a вмѣстѣ, какъ говорили, мы составляли одно цѣлое.
— Смотрите, молодой человѣкъ, — сказалъ мнѣ разъ профессоръ, — занимайтесь хорошенько. Изъ васъ должно выйти что-нибудь, или вы совсѣмъ пропадете.
И я занимался. Даже лѣнь свою забыль, не заботился о волосахъ и объ одеждѣ, рѣдко выѣзжалъ и все игралъ свои гаммы. Я ихъ не любилъ и терпѣлъ только, какъ трудную лѣстницу, по которой нужно взбираться наверхъ. Какъ я тосковалъ о синемъ небѣ, о Землѣ, о цвѣтахъ! Я ни о
