не найду. Въ одной палатѣ подошла къ парадному столу: не здѣсь-ли? «Это четвертая палата», говорятъ. Хотѣла ужъ дальше идти — смотрю, одна мамка кладетъ на столъ ребенка: желтый такой и словно опухшій.
— Что это? Отъ чего такой желтенькій?
— Да помираетъ, — говоритъ мнѣ мамка. — Ужъ онъ давно мается. Ну, Христосъ съ нимъ.
Взяла тряпочку, подъ подбородокъ ему положила, чтобы слюни на пеленку не попали. Онъ такъ легко умеръ, скоро. Вздохнулъ раза три глубоко, глазки закрылъ, потомъ тихо-тихо открылъ — и кончился.
Колинъ нумеръ былъ 5311-й. Я какъ вошла въ шестую палату, сейчасъ увидала — на дощечкѣ написано: Николай Александровъ. Онъ y мамки на рукахъ спалъ. Я взяла его, сѣла на скамейку: онъ самый, онъ, вотъ и волоски его бѣленькіе, и на ушкѣ родинка.
Бѣдный ты мой, бѣдный! каково-то тебѣ здѣсь живется?
Мамка разсказывала, что онъ смирный, не плачетъ.
— Не то что вотъ дѣвочка y меня, такая крикунья; ну, да она больная, голова ростетъ, a тулово не ростетъ, худѣетъ.
Дѣвочка заплакала.
— Ишь ты, обидѣлась! — сказала мамка. — Полно ужъ, ничего, поправишься.
Я мамкѣ отдала гостинцы, 20 копѣекъ денегъ; и дѣвушкѣ дала полтинникъ, чтобы мнѣ выбрали мамку получше, когда его отправятъ въ деревню.
