вѣсть принесъ. У Борисова вчера благословенье было. Слезно онъ просилъ вамъ не говорить, да я ужъ, васъ жалѣючи, не утерпѣлъ.
— Господи! — говорю, a сама поблѣднѣла: — съ кѣмъ-же это?
И я узнала, что Николай давно ужъ невѣсту себѣ присмотрѣлъ, племянницу придворнаго поставщика, Лизку. Она была съ деньгами, изъ себя такая дурная, ее за него-бы не отдали, да ужъ влюбилась очень. Митя мнѣ все разсказалъ.
— Что-же вы, Прасковья Александровна, теперь предпринять намѣрены? Если желаете, я могу выяснить, что именно, въ виду вашего положенія...
Я встала, перекрестилась на образъ и говорю:
— Ничего я дѣлать не намѣрена, ничего мнѣ не нужно. Господь съ нимъ! A вы, Дмитрій Васильичъ, уйдите пока.
Митя ушелъ, я осталась одна.
Ту ночь я вовсе спать не ложилась. Ребенка было жаль. Въ Воспитательный очень не хотѣлось отдавать. Знала я, какъ тамъ сладко.
Я сидѣла вечеромъ одна y окошка; въ дворницкой никого не было. На дворѣ еще не совсѣмъ смерклось, a кругомъ меня давно тьма. Слышу, вошелъ кто-то, y двери возится, нейдетъ ближе.
— Кто тамъ? — спрашиваю.
Молчитъ.
Я испугалась.
— Да кто-же это? отвѣчайте!
