Но это не вмѣщается въ ваши уши: это вредитъ вашимъ добрымъ, говорите вы мнѣ. Но что мнѣ за дѣло до вашихъ добрыхъ!
Многое въ вашихъ добрыхъ вызываетъ во мнѣ отвращеніе, и, поистинѣ, не ихъ зло. Я хотѣлъ бы, чтобъ безуміе охватило ихъ, отъ котораго они бы погибли, какъ этотъ блѣдный преступникъ!
Поистинѣ, я хотѣлъ бы, чтобъ ихъ безуміе называлось истиной, или вѣрностью, или справедливостью: но у нихъ есть своя добродѣтель, чтобъ долго жить въ жалкомъ довольствѣ собою.
Я — перила моста на стремительномъ потокѣ: держись за меня, кто можетъ за меня держаться. Но вашимъ костылемъ не служу я».
Такъ говорилъ Заратустра.
«Изъ всего написаннаго люблю я только то, что пишется своей кровью. Пиши кровью: и ты узнаешь, что кровь есть духъ.
Не легко понять чужую кровь: я ненавижу читающихъ изъ праздности.
Кто знаетъ читателя, тотъ ничего не дѣлаетъ для читателя. Еще одно столѣтіе читателей — и духъ самъ будетъ дурно пахнуть.
То, что каждый имѣетъ право учиться читать, портитъ надолго не только писаніе, но и мысль.
Нѣкогда духъ былъ богомъ, потомъ сталъ человѣкомъ, а нынѣ становится онъ даже толпою.
Но это не вмещается в ваши уши: это вредит вашим добрым, говорите вы мне. Но что мне за дело до ваших добрых!
Многое в ваших добрых вызывает во мне отвращение, и, поистине, не их зло. Я хотел бы, чтоб безумие охватило их, от которого они бы погибли, как этот бледный преступник!
Поистине, я хотел бы, чтоб их безумие называлось истиной, или верностью, или справедливостью: но у них есть своя добродетель, чтоб долго жить в жалком довольстве собою.
Я — перила моста на стремительном потоке: держись за меня, кто может за меня держаться. Но вашим костылем не служу я».
Так говорил Заратустра.
«Из всего написанного люблю я только то, что пишется своей кровью. Пиши кровью: и ты узнаешь, что кровь есть дух.
Нелегко понять чужую кровь: я ненавижу читающих из праздности.
Кто знает читателя, тот ничего не делает для читателя. Еще одно столетие читателей — и дух сам будет дурно пахнуть.
То, что каждый имеет право учиться читать, портит надолго не только писание, но и мысль.
Некогда дух был богом, потом стал человеком, а ныне становится он даже толпою.
