Мѣсяцъ холоденъ, вѣтеръ молчитъ. Ахъ! Ахъ! Летали ли вы уже достаточно высоко? Вы плясали: но ноги еще не крылья.
О, хорошіе плясуны, теперь всякая радость миновала: вино прокисло, всѣ кубки разбились могилы заговорили.
Вы летали не достаточно высоко: теперь заговорили могилы: «спасите же мертвыхъ! Почему длится такъ долго ночь? Не опьяняетъ ли насъ луна?»
О, высшіе люди, спасите же могилы, воскресите трупы! Ахъ, почему гложетъ еще червь? Приближается, приближается часъ, —
— колоколъ глухо звучитъ, сердце еще хрипитъ, червь еще гложетъ, червь сердца. Ахъ! Ахъ! Міръ — глубина!
Сладкозвучная лира! Сладкозвучная лира! Я люблю звукъ твоихъ струнъ, этотъ опьяняющій однообразный звукъ! — какъ медленно, какъ издалека доносится до меня твой звукъ, издалека, съ прудовъ любви!
Ты, старый колоколъ, ты, сладкозвучная лира! Всѣ скорби разрывали сердце тебѣ, скорбь отца, скорбь дѣдовъ, скорбь прадѣдовъ; рѣчь твоя стала зрѣлой, —
— зрѣлой, подобно золотой осени и полдню, подобно моему сердцу отшельника — теперь говоришь ты: міръ самъ созрѣлъ, лоза зарумянилась,
— теперь хочетъ онъ умереть, умереть отъ счастья. О, высшіе люди, чувствуете ли вы запахъ? Тайно поднимается запахъ,
Месяц холоден, ветер молчит. Ах! Ах! Летали ли вы уже достаточно высоко? Вы плясали: но ноги еще не крылья.
О, хорошие плясуны, теперь всякая радость миновала: вино прокисло, все кубки разбились могилы заговорили.
Вы летали не достаточно высоко: теперь заговорили могилы: «спасите же мертвых! Почему длится так долго ночь? Не опьяняет ли нас Луна?»
О, высшие люди, спасите же могилы, воскресите трупы! Ах, почему гложет еще червь? Приближается, приближается час, —
— колокол глухо звучит, сердце еще хрипит, червь еще гложет, червь сердца. Ах! Ах! Мир — глубина!
Сладкозвучная лира! Сладкозвучная лира! Я люблю звук твоих струн, этот опьяняющий однообразный звук! — как медленно, как издалека доносится до меня твой звук, издалека, с прудов любви!
Ты, старый колокол, ты, сладкозвучная лира! Все скорби разрывали сердце тебе, скорбь отца, скорбь дедов, скорбь прадедов; речь твоя стала зрелой, —
— зрелой, подобно золотой осени и полдню, подобно моему сердцу отшельника — теперь говоришь ты: мир сам созрел, лоза зарумянилась,
— теперь хочет он умереть, умереть от счастья. О, высшие люди, чувствуете ли вы запах? Тайно поднимается запах,
