ный Августинъ: „сколько ни есть въ мірѣ тварей, всѣ онѣ ведутъ бесѣду съ мужами благочестивыми, на языкѣ нѣмомъ, правда, и молчаливомъ, но тѣмъ не менѣе многодѣйственномъ и для нихъ удобнослышимомъ и удобнопонимаемомъ; отъ чего воспринимаютъ они благія и благоговѣйныя помышленія и подвигаются на пламеннѣйшую любовь къ Богу.“
Это и ты можешь дѣлать слѣдующимъ образомъ. Когда внѣшнимъ твоимъ чувствамъ предстоитъ какой-либо чувственный предметъ, видимый ли, или слышимый, или обоняемый, или вкушаемый, или осязаемый, — отдѣли въ помыслѣ своемъ то, что есть въ немъ чувственнаго и вещественнаго, отъ того, что есть въ немъ отъ творческаго Духа Божескаго, и помысли, что невозможно, чтобъ онъ самъ отъ себя имѣлъ свое бытіе и все другое, что есть въ немъ, но что все это есть въ немъ дѣло Бога, Который невидимою силою Своею даетъ ему и это бытіе, и эту доброкачественность, красоту и мудрое устройство, и эту силу дѣйствовать на другихъ, и эту крѣпость отъ нихъ принимать воздѣйствіе, и все другое, что есть въ немъ хорошаго. Затѣмъ перенеси такія помышленія и на всѣ другія видимыя вещи, и возрадуйся сердцемъ, что одинъ Богъ есть причина и начало столь разнообразныхъ, столь великихъ и столь дивныхъ совершенствъ, открывающихся въ тваряхъ, — что самъ Онъ въ безмѣрности совмѣщаетъ въ Себѣ всевозможныя совершенства, и что эти совершенства, видимыя въ тваряхъ, суть не что иное, какъ слабое отраженіе и тѣнь безпредѣльныхъ Божіихъ совершенствъ. Такими помышленіями упражняй умъ свой при видѣ всякой твари, и привыкнешь, смотря на видимыя вещи, не останавливаться вниманіемъ на одной ихъ внѣшности, но проникать внутрь, къ тому, что въ нихъ есть божескаго, къ невидимой, сокровенной ихъ умозрительной
