гущихъ возмутить покой плоти твоей, особенно встрѣчи съ лицами другаго пола. И если иной разъ будетъ належать нужда бесѣдовать съ какимъ-нибудь такимъ лицемъ, бесѣдуй не долго, соблюдая не только скромность, но и нѣкую строгость въ лицѣ своемъ, и слова твои пусть будутъ при всей привѣтливости больше сдержанны, нежели благосклонны.
Не ими вѣры врагу твоему во вѣки (Сир. 12, 10), говоритъ премудрый Сирахъ. И ты никогда не вѣрь тѣлу своему: ибо какъ мѣдь сама по себѣ раждаетъ отъ себя ржавчину, такъ и растлѣнное естество тѣла раждаетъ изъ себя злыя движенія похотныя. Якоже бо мѣдь ржавѣетъ, тако и злоба его (тамъже). Не вѣрь же, еще повторю тебѣ, не вѣрь въ этомъ отношеніи самому себѣ, хотя, положимъ, ты не чувствуешь и столько уже времени не чувствовалъ сего жала плоти твоей. Потому что эта треокаянная злоба, чего не дѣлала многіе годы, иногда дѣлаетъ въ одинъ часъ и въ одно мгновеніе, и всегда молча дѣлаетъ обычно свои приготовленія къ нападенію. И знай, что чѣмъ больше прикидывается она другомъ, и не подаетъ ни малѣйшаго повода къ подозрѣнію, тѣмъ большій потомъ наноситъ вредъ и нерѣдко поражаетъ на смерть.
Должно также всякому бояться наипаче тѣхъ лицъ другаго пола, съ которыми почитаетъ благословнымъ обычное въ житейскомъ быту взаимообращеніе, или потому, что они родственны, или потому, что благочестивы и добродѣтельны, потому, что отъ нихъ получено благодѣяніе и есть потребность почаще изъявлять имъ за то признательность. Бояться сего надобно потому, что къ такому, безъ страха и вниманія къ себѣ, взаимообращенію всегда почти примѣшивается губительная сласть чувственная, которая потомъ мало-по-малу нечувствительно проникаетъ душу до самыхъ глубинъ и такъ
