— В одно и то же место? Ловко! Молодец!.. А это? — показывает он выше. — Промах?
— Ну-у! Он никогда не делает промахов. Впрочем, однажды промахнулся; стрелял в дрозда. Но это было всего один раз, и то, пожалуй, не по вине Ганса. Что касается этого выстрела, то он сделан… как бы тебе это сказать… — в честь одинокой любви.
Лицо Ганса бледно, губы плотно сжаты, — полулежит около костра и нервно чертит веткой по песку.
— Касим! Может быть, мы еще выпьем по одной? По последней?
— Нету! Вся кончал! — сокрушенно говорит Касим и показывает мне пустую посудину.
Отойдя в сторону, я спрашиваю себя: Зачем это я сделал? Может быть, во мне то же чувство, которое я так ненавижу в других? Нет, не оно. Я не могу равнодушно смотреть на его неторопливые, размеренные движения, на методичность, на медлительность мысли и речи. Меня возмущает его необычайная лень, неспособность смело и прямо выражать свои мысли.
Я подхожу к Гансу и кричу:
— Чорт вас возьми! Почему вы молчите? Не закипите, не изругаете меня, не броситесь с кулаками?!
Он смотрит удивленными глазами и не знает, что отвечать. Никандр с Касимом смеются: это для них выходка пьяного.
— Ганс! — я опускаюсь рядом, — Ганс! Больше не будем. К черту!
Он лениво набивает трубку; попрежнему прост и спокоен.
— Я ничего… Ладно… Вот арачки маловато. Еще бы.
