— Душу? — губы его подергиваются от снисходительной улыбки.
— А мне казалось как раз в этом и проявляется душа...
Позднее, когда мы лежали в юрте и прислушивались к потрескиванию костра и крику ночной птицы, — где-то совсем рядом, — я спросил его;
— Ганс! Вы любили когда-нибудь?
— Женщину?
— Да, женщину.
— Любил...
— Может быть, даже и сейчас?..
— Если хотите — пожалуй, и сейчас.
— Любопытно! Вероятно, в ней нет тех недостатков, которые вы час назад, приписывали всем женщинам?
— Вы хотите сказать — свойств... Возможно! Но это для меня и не важно: я никогда не подходил близко к женщине и не хочу подходить.
— Не подходил близко к женщине?.. Но есть ли в этом какой либо смысл? — спрашиваю я.
Он некоторое время молчит, поправляя дымящие головни.
— Смысла здесь, во всяком случае, больше, чем во всем другом...
Тогда мне не захотелось продолжать этот разговор, теперь я в одиночестве думаю:
«Может быть, Ганс и прав... Что такое смысл?»
Неожиданно мелькнула картина. Было в деревне. Против моего окна, на поляне, вытоптанной, и засоренной, с порыжевшей зеленью, появился белый цве-
