Всем им я знаю название, странное, на чуждом, древнем языке, порожденное легендой.
Вон, на том зеленом мысе, живут два монаха-отшельника, ушедшие от суетного мира. Я недавно был у них, пил вместо чая душицу с чебрецом и мятой, ходил по маленькому огородику, где на ряду с овощами росли пылающие маки, и вел душеспасительные беседы. А вечером, когда с гор текла святая тишина, наполняя долину миром и благостью, — тот, который был древнее, рассказывал мне, как к нему из тайги ходит медведь. „Прийдет, сядет неподалеку и ждет, когда я подам ему кусок хлеба. Возьмет, — а лапа большая, мохнатая, и тихо уходит, покачивая головой…“
Дружба двух пустынников, двух таежных жителей, которых сблизила первобытная природа…
Поперек озера бежит мелкий узор зарождающихся волн. Это из лощины вырвался невидимым клубом ветер. Скользнув по поверхности, он сейчас же растаял в широкой, воздушной струе. И движущийся штриховой рисунок на сером зеркале, медленно растекается, точно набросан лаком. Растекается и полирует воду. Воздух чист и немного прохладен. Вдыхая его, обновляюсь, крепну телом и духом, проникаюсь ясною, радостною мудростью природы.
Медленно возвращаюсь по той дороге, по которой ходила ко мне Язычница. Вот поляна, где я впервые встретил ее. На поляне нет уже огоньков, но это нисколько не печалит меня. И хорошо, что их нет! Отсутствие их заключает поэму моей здешней жизни. Золото и богрянец на фоне блеклой травы и ясной
