голос самки, остановился, повернул голову. Но это было только на минуту. Пылающее светило неудержимо влекло. И вот он на гребне горы; под ним пропасть. А солнце, — солнце совсем рядом, достигнешь одним прыжком.
— „К солнцу!“ — протрубил олень сильнее прежнего и сделал мощный скачек, — скачек в пропасть.
И горы долго повторяли последний крик отважного зверя…
— Таков удел заносчивых и гордых! сказала глубокомысленно жаба, взглянув под кручу. И все смеялось в горах.
— Глупцы! — крикнул сидевший на скале орел. — Я видел, как он рогами своими коснулся солнца! — Сказав это, орел расправил крылья и полетел туда же…
Язычница берет мою руку и незаметно, точно украдкой от меня и себя, прикасается к ней губами…
Вечер. Ганс варит ужин.
— Эту ночь я проведу у вас, говорит Язычница. Мы будем здесь, у костра. Нет, пойдемте лучше в юрту!.. Впрочем, подождите! Сидите тут! — И не дожидаясь ответа, быстро скрывается. Возвращается с охапкой ветвей: кедра, пихты, маральника, и принимается украшать наше жилище. Потом приносит папоротника и цветов.
Весь вечер и половину ночи сидим мы все трое, точно в благоухающем алтаре, посредине которого пылает жертвенник.
— Как жалко, что у нас нет бубна: я протанцевала бы танец солнцу.
— Которого сейчас нет, — добавляет Ганс.
