воскресить переживания этих дней, вспоминаю слова — и мои, и ее, — позы и движения. И чувствую, сильнее начинает биться сердце.
Гуляем вдвоем. Ходим по долине, по лесу и спускаемся к озеру. Сидим, прижавшись друг к другу, на каменном обрыве, молча смотрим в тихо плещущуюся о камни воду.
Язычница необычна сегодня. В ней больше, чем всегда, нежности и теплоты, — особой, пожалуй, материнской теплоты. Смеха, яркого, брызжущего, почти нет. Когда я отмечаю это, она улыбается и пристально смотрит на меня.
— Ты раньше читал в глазах мои мысли. Прочти, что я сейчас думаю, — говорит она тихо, немного глухим голосом.
— Сейчас я не знаю, о чем ты думаешь. Совсем не знаю. — Я тянусь губами к ее глазам.
Смеется.
— Я, кажется, и сама не знаю, о чем думаю. Ни о чем и очень о многом… Знаешь, что? — глаза ее стали ласковыми, близкими.
— Что?
— Расскажи мне что нибудь.
— Что же тебе рассказать? Сказку? Но я уже много рассказывал их.
— Да, да — сказку, и такую, какую я еще ни разу от тебя не слыхала.
Помолчала немного.
— Которую ты еще никому не рассказывал…
Поплескивает о камень вода, шумят над головой кедры, и она, рядом, прижалась к плечу.
Я рассказываю:
