и слабее стали раздаваться вражеские переклики, пропало здесь давнее приволье, позволявшее врагу ходить по-на-лесью, а внизу, у ног своих, заваживать жертву до потери сил, до смерти; старинные «долгия нивы» измельчали, превратились в нашейные «шнуры» шириною не более простой бороны, или в прыжок дюжего молодца, а «долгия поля» застроились усадьбами так густо, что жильцы, пожалуй, свободно могут переговариваться со своих дворов, или же эти поля прорезались сохами, вслед за которыми и посыпаются благословенным зерном, это же последнее вручается нолю и отбирается от него то с молитвенными, то с песенными возгласами мирных людей; из пустынных когда-то вод почти не выходит невод корыстолюбивых рыболовов, уже не первый десяток лет сетующих на обмеление этих вод и бедную поимку рыбы; сродное корыстолюбие прорезало каналами грозные болотины, превратив их в пашни и луга, даже поселки, с которых, в свою очередь, уже раздаются мирные людские возгласы, при мирном ведении житейских дел; чрез овражные пропасти перетянулись полотна под шоссе и рельсы, повисли мосты, и по ним ежедневно движутся туда и сюда сотни людей, бесстрашно тащатся предметы их обиходности, перемещаются плоды промышленной и торговой наживы; что же касается горных высей, то одна часть их срезана дорожниками, нри проведении полотна, или для той же цели просверлена насквозь, а другая густо окружена людскими поселениями, вдоль и поперек протоптана бесстрашными прохожими — и отсюда уже раздадутся разве призывные, распорядительные людские голоса, веселые песни молодежи... В всём этом ярко светится приобретенное уменье не только не страшиться незримого врага, выживать его из насиженных мест, но и губить его окончательно, или же устраиваться так, чтобы с презрением смотреть на козни и наветы того же врага.
Пересилив исконного врага, смелый внук уже не страшится подлинного вражеского имени, а произносит таковое и
