вает пришедших; если же в овин прибыл ненавистник ёвника, последний деятельно следит за ним, выжидая минуты потревожить его сон, затмить дымом, уморить угаром и даже сжечь вместе с овинным добром.
При миролюбивом отношении, ёвник заботится о правильной топке сушильной печи, о надлежащей сушке снопов и зерна, не ломает соломы, посылает нужный для веянья сквозняк, регулирует провеваемое зерно, правильно наслояя мякину, отбросы, отборное зерно; словом — помогает, спорит работу. В тех случаях, когда овинная сушильня служит для сушки и первоначальной обработки пеньки и льна, ёвник также дружелюбно служит при мялке и трепалке, хотя и тревожно перемещается, так как не переносит смрада отмоченной и отлежавшейся пеньки и льна. Весьма нравится также ёвнику, когда сушильня заменяет баню: тут у него есть единственная возможность смыть копоть и пыль, при чём он видит людей в том естественном виде, в каком знавал в незапамятные дни своего человечного бытия.
Когда ёвник принимает вещественный образ, он всё-таки остаётся неуловляемым для обстоятельного описания: человек видит пред собою человекоподобную массу, где копоть, пыльные нити паутины, мякинные и другие прилипы, а также овинный полумрак не дают возможности разобрать отдельных форм. Но ёвник редко и ненадолго принимает вещественный образ, большею частью оставаясь обычным невидимкою.
Евник не боится обыкновенного огня, и овинный пожар, по людской неосторожности, мало тревожит его: выйдя из своего притока за овинную черту, он спокойно наблюдает за происходящим, а по окончании пожара и по уходе людей, забирается в печь, на обгорелое бревно и тут ютится, пока не отстроится новый овин, куда немедленно и переходит. Несколько иначе с пожаром от молнии: тут нередко совершенно гибнет ёвник, благодаря внезапности громового удара,
