нает проказничать и тем предостерегает жильцов от своего дальнейшего гнева: иочью сваливает всю посуду в лохань, перемещает странные и утварные предметы, поставив, напр., кочергу и ухваты в кут, скамьи и табуреты — в порожний угол, или же всё это сваливает грудою под лавку, под нары, в подпечье, при чём оставляет нетронутыми иконы, хлеб и соль на столе. Нечто подобное делает домовик и во время своих подшучиваний и заигрываний с жильцами, выражая тем своё расположение: толкает, даже щиплет спящих, отчего у них бывает немало синяков, которые, однако, не болят. Особенно часто он подшучивает над супругами и любуется временными их распрями, ради чего незримо подбавляет в их пищу и питьё «раздорное зелье». При игривом, как и при безразличном состоянии, домовик любит рядиться в одежду хозяина, которую, однако, спешно кладёт на место, коль скоро она понадобится.
Хотя человек привык считать домового духом-нечистиком, правда, не имеющим принадлежностей нечистика — рогов, когтей, крыльев, — однако, он способен принимать образы одушевлённых предметов, но только мужских, при чём тут не бывает смешанного сочетания отдельных частей (собачья голова, козье туловише, куриные ноги). Чаще всего домовик принимает человеческий вид; тогда он — плотный, среднего роста мужчина, с полуседою, лопатистою бородою, с красивым, добродушным лицом, голубыми открытыми глазами; волосы на голове врассыпную, частью спускающиеся на лоб; за исключением пространства вокруг глаз и носа, всё тело его, даже ладони и подошвы, покрыты, точно пушком, мягкою шерстью; вполне человеческие ногти его несколько длинны и как-то особенно холодны, — что ощущается, когда домовой гладит, и что не сочетается с ласкающим ощущением бархатистой ладони его. Иногда же он — глубокий старик, в рост пятилетнего ребёнка, с морщинистым лицом, белою как снег бородою, седо-жёлтыми волосами на голове, с фосфори-
