быть надѣялись получать 5, я вовсе не успѣлъ спросить. Потому очень понятно, что одни жаловались на мою несправедливость, другіе-же имѣли полное право смѣяться надъ моей добротой. Наконецъ я рѣшаюсь ставить отмѣтки по всѣмъ правиламъ: я уже не могу больше имѣть дѣло со всѣми учениками за разъ, а только съ отдѣльными личностями. Но я попадаю изъ огня да въ полымя: я принужденъ ставить 5 нѣкоторымъ ученикамъ, машинально отвѣтившимъ урокъ, а 1 и 2 такимъ, которые можетъ быть только по робости, иди по другимъ уважительнымъ причинамъ дурно или не плавно отвѣчали на мои вопросы. Получивъ 1 или 2, они падаютъ духомъ, между-тѣмъ-какъ болѣе высокій баллъ возбудилъ-бы въ нихъ энергію и поддержалъ-бы ихъ усердіе. Случай благопріятствовалъ однимъ, между-тѣмъ-какъ другимъ счастіе явно не помогало. Я стараюсь оправдать себя и растолковать ученикамъ, почему я поставилъ однимъ хорошіе баллы, другимъ дурные; но меня приводятъ вѣчно въ замѣшательство фразы, которыя я постоянно отъ нихъ слышу: «Это не задано!» или: «я зналъ свой урокъ!» — Фразы, противъ которыхъ возражать я не въ состояніи.
Я опять говорилъ объ этомъ съ директоромъ. Онъ отвѣчалъ мнѣ улыбаясь: «Вы къ этому привыкнете; не угодно-ли вамъ посѣтить классъ Филиппа Львовича? Тамъ вы увидите, какъ удобно въ одно и то-же время давать уроки и ставить баллы».
Еще два урока Филиппа Львовича.
3-го мая. Я присутствовалъ при двухъ урокахъ «Филипомена», какъ зоветъ его нашъ учитель исторіи. Это было почти повтореніе того, что я видѣлъ и слышалъ въ первый разъ. Филипоменъ сидѣлъ неподвижно, подобно Бруту, на своемъ курульскомъ стулѣ, прислушиваясь къ переводу изъ Карла XII. Ученики подходили по два или по три къ его грозному трибуналу; каждый, довольно бѣгло, но монотонно, гнусливымъ голосомъ переводилъ пять или шесть строкъ. Нить перевода не прерывалась: одинъ смѣнялся другимъ, который также машинально продолжалъ переводъ и въ томъ-же тонѣ.
Въ это время перо Филиппа Львовича поперемѣнно то восходило, то нисходило по пяти ступенямъ ариѳметической лѣстницы, которая однихъ переносила «въ храмъ славы», т.-е. на почетныя мѣста близь курульскаго стула, другихъ-же посылала въ самую
быть надеялись получать 5, я вовсе не успел спросить. Потому очень понятно, что одни жаловались на мою несправедливость, другие-же имели полное право смеяться над моей добротой. Наконец я решаюсь ставить отметки по всем правилам: я уже не могу больше иметь дело со всеми учениками за раз, а только с отдельными личностями. Но я попадаю из огня да в полымя: я принужден ставить 5 некоторым ученикам, машинально ответившим урок, а 1 и 2 таким, которые может быть только по робости, иди по другим уважительным причинам дурно или не плавно отвечали на мои вопросы. Получив 1 или 2, они падают духом, между тем как более высокий балл возбудил-бы в них энергию и поддержал бы их усердие. Случай благоприятствовал одним, между тем как другим счастье явно не помогало. Я стараюсь оправдать себя и растолковать ученикам, почему я поставил одним хорошие баллы, другим дурные; но меня приводят вечно в замешательство фразы, которые я постоянно от них слышу: «Это не задано!» или: «я знал свой урок!» — Фразы, против которых возражать я не в состоянии.
Я опять говорил об этом с директором. Он отвечал мне улыбаясь: «Вы к этому привыкнете; не угодно ли вам посетить класс Филиппа Львовича? Там вы увидите, как удобно в одно и то же время давать уроки и ставить баллы».
Еще два урока Филиппа Львовича.
3-го мая. Я присутствовал при двух уроках «Филипомена», как зовет его наш учитель истории. Это было почти повторение того, что я видел и слышал в первый раз. Филипомен сидел неподвижно, подобно Бруту, на своем курульском стуле, прислушиваясь к переводу из Карла XII. Ученики подходили по два или по три к его грозному трибуналу; каждый, довольно бегло, но монотонно, гнусливым голосом переводил пять или шесть строк. Нить перевода не прерывалась: один сменялся другим, который также машинально продолжал перевод и в том же тоне.
В это время перо Филиппа Львовича попеременно то восходило, то нисходило по пяти ступеням арифметической лестницы, которая одних переносила «в храм славы», т. е. на почетные места близь курульского стула, других же посылала в самую
