смѣялся докторъ К… Вы какъ будто объ этомъ съ какимъ-то особымъ удовольствіемъ вспоминаете. Просто страшно становится. Вѣдь такимъ образомъ ни за грошъ человѣка на тотъ свѣтъ отправить можно…
Что жъ, и это бывало, а только я вамъ скажу, кажется дикая игра, но она владѣть собой пріучала… Посмотришь, иной молодецъ во всемъ принималъ участіе: и въ исторіяхъ разныхъ, и въ кукушку игралъ, и на тигра ходилъ… И вырабатывался такимъ, что нервы, какъ веревки. Первый человѣкъ потомъ на войнѣ оказывался. Смѣйтесь себѣ, а я все же скажу, что и эта безшабашная удаль послужила на пользу, воспитывая тотъ духъ, которымъ отличались всегда Туркестанскія войска…
— Вотъ вы осуждаете кукушку… А вѣдь на ней самой воспиталось цѣлое поколѣніе Туркестанскихъ офицеровъ въ сознаніи, что жизнь—копейка и поэтому эти сорванцы потомъ и выказывали когда нужно было чудеса храбрости… Всему свое только время…
Ночь между тѣмъ наступила. Безъ сумерекъ, почти разомъ съ заходомъ солнца настала тьма и въ небѣ ярко заблестѣли звѣзды. Полная тишина царила въ пустынѣ, лишь изрѣдка нарушаемая жалобнымъ воемъ шакаловъ. Издали этотъ вой напоминалъ собою жалобный плачъ дѣтей и своими, за сердце хватающими, нотами, дѣйствовалъ на нервы, наводя тоску. Глухо ворча, порою поднимались собаки, почуявъ приближеніе какого-нибудь звѣря. И снова наступала тишина, въ которой какъ
смеялся доктор К. — Вы как будто об этом с каким-то особым удовольствием вспоминаете. Просто страшно становится. Ведь таким образом ни за грош человека на тот свет отправить можно…
Что ж, и это бывало, а только я вам скажу, кажется, дикая игра, но она владеть собой приучала… Посмотришь, иной молодец во всем принимал участие: и в историях разных, и в кукушку играл, и на тигра ходил… И вырабатывался таким, что нервы, как веревки. Первый человек потом на войне оказывался. Смейтесь себе, а я все же скажу, что и эта бесшабашная удаль послужила на пользу, воспитывая тот дух, которым отличались всегда туркестанские войска… Вот вы осуждаете кукушку… А ведь на ней самой воспиталось целое поколение туркестанских офицеров в сознании, что жизнь — копейка, и поэтому эти сорванцы потом и выказывали, когда нужно было, чудеса храбрости… Всему свое только время…
Ночь между тем наступила. Без сумерек, почти разом с заходом солнца настала тьма и в небе ярко заблестели звезды. Полная тишина царила в пустыне, лишь изредка нарушаемая жалобным воем шакалов. Издали этот вой напоминал собою жалобный плач детей и своими за сердце хватающими нотами действовал на нервы, наводя тоску. Глухо ворча, порою поднимались собаки, почуяв приближение какого-нибудь зверя. И снова наступала тишина, в которой как
