И капитанъ мгновенно проснулся.
Проснулся и, вскочивъ съ дивана, присѣлъ, упираясь ногами въ ножку стола, и первое мгновеніе, казалось, былъ еще подъ чарами сновидѣнія.
Но въ слѣдующую же секунду эти чары исчезли.
Небольшіе и опухшіе съ красными вѣками глаза уже тревожно сверкали рѣзкимъ металлическимъ блескомъ, словно у вспугнутаго волка, почуявшаго опасность.
И капитанъ, весь насторожившійся, прислушивался къ доносившемуся сквозь закрытый люкъ глухому гулу вѣтра и свисту его въ снастяхъ.
Выраженіе напряженной тревоги исчезло съ его блѣднаго, истомленнаго лица съ морщинами на высокомъ лбу.
Корма попрежнему поднималась и опускалась съ стремительной правильностью. Переборки скрипѣли съ однообразной, раздражающей пѣвучестью. Въ доносившемся сверху гулѣ не было ничего угрожающаго.
«На рулѣ зѣвнули подлецы»! рѣшилъ капитанъ и досталъ изъ кармана теплаго вязанаго жилета часы.
— Третій часъ! — проговорилъ онъ и, казалось, еще болѣе успокоился, такъ какъ съ полу ночи до четырехъ на вахтѣ стоялъ лейтенантъ Адріановъ, исправный, хорошій офицеръ, на которого капитанъ полагался.
