7.
Когда Петръ Васильевичъ вошелъ въ маленькую каюту, у двери которой стоялъ часовой съ ружьемъ, Сойкинъ сидѣлъ на койкѣ и набрасывалъ какой-то рисунокъ.
— Ну, вотъ и я къ вамъ, батенька, посланникомъ отъ капитана... Эка карандашъ...
— Вы меня извините, Петръ Васильевичъ...
— Эхъ вы... Еще извиняетесь. Можетъ быть мнѣ извиниться, что допустилъ... Ну... милый человѣкъ... А такъ ли не такъ ли, а вы извинитесь...
Сойкинъ неремѣнился въ лицѣ....
— Не хорошо, Степанъ Ильичъ... Вы оскорбили и повиниться не хотите?..
— Трудно, Петръ Васильичъ...
— Положимъ, Байдаровъ нехорошо поступилъ... травилъ... пакости говорилъ...
— Это я бы еще снесъ, Петръ Васильевичъ. Я вѣдь выносливый... Не хотѣлъ скандала... Но этого не вынесъ...
— А чего?
— Онъ, право, подлецъ... Можете себѣ представить... Онъ одну мерзость сказалъ за обѣдомъ про одну даму... А я... я... хорошо знаю эту даму... Она... Она... благороднѣйшая и лучшая женщина, которую я зналъ... И онъ зналъ, что она моя хорошая знакомая, а все-таки... Пони-
