разсудкомъ и съ опаской», и сильная его рука была «легкая». И действительно, боцманъ не очень серьезно ткнулъ въ лицо нѣсколькихъ лѣнивыхъ матросовъ, имѣвшихъ нѣкоторое основаніе питать недобрыя чувства къ Діанкѣ, и затѣмъ допросилъ слегка подозрѣваемыхъ.
Не получивъ признанія, боцманъ пошелъ допрашивать ненавистяаго ему продувного лодыря — Елисейку Зябликова.
Этотъ пригожій молодой матросъ изъ кантонистовъ лѣниво оттиралъ суконкой мѣдный кнехтъ у борта на ютѣ и, казалось, не обращая вниманія на общую подавленность, беззаботно напѣвалъ себѣ подъ носъ какую-то разухабистую пѣсню.
Сильное и, казалось, основательное подозрѣніе, которое внушалъ Зябликовъ, въ боцманѣ еще болѣе усилилось при видѣ этой беззаботности лодыря.
И боцманъ не сомнѣвался въ виновности Зябликова.
Еще бы!
Не даромъ Зябликовъ не разъ при всѣхъ грозился, что придушитъ Діанку, и боцманъ не разъ видѣлъ, съ какою жестокостью Зябликовъ, при удобномъ случаѣ, билъ капитанскую собаку.
Въ свою очередь, и злопамятная Діанка ненавидѣла матроса.
Зябликовъ считался не только послѣднимъ матросомъ на клиперѣ, лодыремъ и трусомъ въ
