Всему, братецъ ты мой, опредѣлилъ мѣсто и шабашъ! И людей обозначилъ: коимъ примѣрно въ господахъ быть, коимъ въ простомъ званіи. Вотъ оно какъ! И ты зря не думай. Знай себѣ посматривай впередъ!
Молодой матросикъ, едва ли удовлетворенный объясненіемъ Егоркина, не продолжалъ разговора.
Такъ прошло нѣсколько времени въ молчаніи:
— И чудной ты! — проговорилъ вдругъ Егоркинъ.
— Чѣмъ чудной?
— А всѣмъ! И простъ сердцемъ, и понятіе хочешь имѣть обо всемъ. И на гармони играешь такъ, что душу въ тоску вгоняешь... такъ за сердце и берешь... Ты раньше чѣмъ занимался? Землей?
— Я сирота. Въ пастухахъ все жилъ.
— А гдѣ же ты грамотѣ научился?
— Самоучкой.
— Ишь вѣдь!.. И всегда такой слабосильный былъ?
— Всегда.
— Такъ какъ же тебя забрили въ матросы?
— И вовсе не хотѣли брать.
— То-то я и говорю, не подходишь ты по комплекціи. По какой же причинѣ взяли?
— Баринъ нашъ очень просилъ полковника, что некрутовъ принималъ. «Возьмите», говоритъ, «онъ мнѣ ненужный!»
