не удивляться богатству искусства полинезійцевъ, несмотря на ограниченность матеріала, состоящаго изъ раковинъ, скорлупы кокосовыхъ орѣховъ и отчасти дерева и камня; въ этихъ трудолюбивыхъ сопоставленіяхъ мелкихъ вещей скрывается больше работы, чѣмъ въ большинствѣ предметовъ, исходящихъ изъ Африки, обнаруживающихъ больше таланта, чѣмъ прилежанія. Африканцы и малайцы, которыхъ Азія снабжаетъ желѣзомъ и другими предметами, сравнительно даютъ менѣе, чѣмъ изолированные эскимосы. Стоящая всего выше по своему богатству удачнаго воспроизведенія природы, Японія кажется менѣе изолированною, если мы примемъ во вниманіе обиліе и тщательность изображеній человѣка и животныхъ у племенъ Тихаго океана (см. рис. стр. 73 и 81). Между тѣмъ, какъ во всей Африкѣ чувствуется мавританско-арабскій стиль, во всей малайской странѣ—индусскій, всѣхъ обитателей сѣверной части Тихаго океана, включая и эскимосовъ, одинаковый стиль связываетъ съ Японіей. Австралія и Южная Америка (кромѣ Перу)—болѣе скудныя, но сами по себѣ своеобразныя области. Матеріалы въ нихъ также распредѣляются и употребляются неравномѣрно. Африканецъ работаетъ вещи изъ желѣза, слоновой кости и кожи, австраліецъ—изъ дерева и камня, гипербореецъ—изъ моржовыхъ клыковъ; океанійцу всего больше удается обработка камней и раковинъ; нѣкоторыя американскія племена превосходятъ другихъ въ лѣпкѣ изъ глины. Но въ его воздѣйствіи на искусство, матеріалу часто придается слишкомъ большое значеніе: изъ хрупкаго камня, каковъ обсидіанъ, терпѣливая рука древнихъ мексиканцевъ создавала самыя художественныя вещи. Для высоты уровня развитія искусствъ и ремеслъ у дикихъ народовъ матеріалъ имѣетъ второстепенное значеніе. Австралія, при всемъ своемъ древесномъ богатствѣ, производитъ менѣе работъ, чѣмъ иной маленькій островъ, не имѣющій другихъ деревьевъ, кромѣ кокосовой пальмы. Матеріалъ часто сообщаетъ техникѣ извѣстное направленіе, но самъ по себѣ не опредѣляетъ ея. Отъ него скорѣе исходитъ окрашиваніе въ легкіе оттѣнки, но сущность составляютъ духъ и воля человѣка. Африканцы достигаютъ выдающихся успѣховъ въ обработкѣ желѣза, отчасти въ соединеніи съ желтой и красной мѣдью; они пользуются особенностями матеріала съ наивнымъ остроуміемъ и чувствомъ изящнаго, но ни одна изъ ихъ работъ не возвышается до законченности хорошо отполированнаго, просверленнаго каменнаго молотка. Всему, что они производятъ, не достаетъ тонкости послѣдней отдѣлки, въ особенности чувства мѣры.
Игры народовъ представляютъ цѣнное свидѣтельство ихъ образа жизни и воззрѣній на жизнь; нѣкоторыя изъ нихъ пріобрѣтаютъ еще тѣмъ особый интересъ, что съ едва замѣтными измѣненіями онѣ распространились по весьма обширнымъ областямъ. Тотъ, кто знакомъ съ разнообразіемъ игръ, въ которыхъ у простыхъ народовъ дѣти наравнѣ съ взрослыми всегда принимаютъ участіе съ новымъ удовольствіемъ, и кто приметъ во вниманіе простоту многихъ изъ этихъ игръ, долженъ будетъ замѣтить, что въ жизни этихъ народовъ существуетъ нѣчто, напоминающее состояніе дѣтства,—безпечность, привычка къ непроизводительной тратѣ времени и нетребовательность по отношенію къ жизни. Въ небольшой области Соломоновыхъ и сѣверныхъ Ново-Гебридскихъ острововъ (со включеніемъ Банксовыхъ) мы находимъ прятки, бѣганье въ перегонки, ножной мячъ, обыкновенный мячъ, числовыя игры вродѣ морры, обручъ, упражненія въ метаніи копій и стрѣльбѣ изъ лука. Тамъ пускаютъ и змѣевъ по окончаніи жатвы, а во время сбора яма одна деревня противъ другой со страстью играетъ въ „тику“. Въ лунныя ночи жители деревни закрываются щитомъ и, стоя въ кругу, заставляютъ отгадывать себя.
