рис. стр. 68). Перья, черепахи, ящерицы, крокодилы, лягушки и змѣи изображены съ особенною вѣрностью природѣ. Солнечная птица съ распущенными крыльями отъ Египта до Японіи и Перу является любимымъ символомъ и мотивомъ орнамента; въ типическомъ развитіи ее можно видѣть на порталѣ въ Окосинго. Фигуры людей и животныхъ, часто изуродованныя и искаженныя до неузнаваемости, какъ показываютъ письмена майевъ, нарисованы иногда съ большимъ искусствомъ и смѣлостью. Прославленный 
Художественный кубокъ изъ Западной Африки. (Британскій музей въ Лондонѣ.) Ср. текстъ, стр. 71. хоботъ слона на памятникахъ Уксмаля и на золотыхъ человѣческихъ фигурахъ объясняется изображеніемъ тапира или каррикатурнаго удлиненія человѣческихъ носовъ. Мертвыя головы принадлежатъ къ числу весьма распространенныхъ мотивовъ; высѣченныя изъ камня, онѣ образуютъ длинные фризы и украшаютъ входы въ храмъ въ Копанѣ и въ другихъ мѣстахъ. Соотвѣтственно тому, храмъ иногда является зрителю съ воротами ввидѣ зіяющей пасти змѣи, и весь передній фасадъ дома въ Паленке представляетъ страшное чудовище, причемъ широкія ворота изображаютъ пасть, а рѣшетка, вырѣзанная въ двери, — зубы.
Если изъ этого обилія образовъ выдѣляется чего либо значительнаго такъ мало, что даже въ странахъ, климатъ которыхъ еще болѣе, чѣмъ климатъ Греціи, допускалъ отсутствіе одежды, почти никогда не дѣлались попытки изображенія обнаженнаго человѣческаго тѣла, то это объясняется только подавленностью искусства религіей. Почти все тамъ прикрыто одеждою, и даже лицо татуировано или покрыто богослужебной маской. Въ эти несущественныя для насъ внѣшности мексиканскій или перуанскій художникъ влагалъ все свое умѣнье: онъ великолѣпно изображалъ платья изъ перьевъ, украшенія изъ лентъ, придавалъ полное сходство съ природой мертвой головѣ или лягушкѣ, и, наоборотъ, всякая человѣческая фигура выходила у него дѣтски грубой и безотносительной. Исключенія весьма рѣдки. Тамъ никогда нельзя найти носа, который кажется живымъ, и рта, который кажется говорящимъ. Глубокое различіе между вершиною искусства дикихъ народовъ и египетскимъ искусствомъ, изъ котораго вышло греческое и всякое другое вѣрное воспроизведеніе природы, заключается въ томъ, что первое не стремилось изобразить форму человѣка, какъ таковую, а заглушало ее покровами и символами. При разсматриваніи ихъ неподвижныхъ, схематическихъ фигуръ выносится впечатлѣніе, что египтяне стояли на пути къ
