на легенды о звѣздахъ у бушменовъ и на способы оріентированія у океанійскихъ мореплавателей, о которыхъ рѣчь будетъ дальше. Первичная астрологія проходитъ черезъ всѣ вѣрованія дикихъ народовъ. Попытки отгонять затменія и кометы шумомъ всевозможнаго рода указываютъ на тяжелое чувство при нарушеніи порядка на небесномъ сводѣ; падающія звѣзды считаются предвѣстіемъ смерти знатнаго человѣка, звѣзды, стоящія близко другъ къ другу,—предвѣстіемъ войны. Всѣ дикіе народы различаютъ времена года не только по такимъ процессамъ, которые происходятъ на 
Бамбуковая палка съ рѣзьбою. Съ Новыхъ Гебридъ. (По Кодрингтону.) Ср. текстъ, стр. 71—72. землѣ, каковы цвѣтеніе и созрѣваніе нѣкоторыхъ растеній и т. п., но и по положенію созвѣздій. Годъ, однако, является абстракціей, чуждой для многихъ, и тамъ, гдѣ различаются мѣсяцы, рядъ ихъ не всегда совпадаетъ съ годомъ. Извѣстный шагъ къ точной наукѣ замѣчается въ томъ случаѣ, когда съ появленіемъ извѣстныхъ созвѣздій связываются отдѣлы года, земледѣльческихъ работъ и т. под., такъ какъ это требуетъ предварительныхъ наблюденій. Эти наблюденія, конечно, всего болѣе распространены и всего точнѣе у мореходныхъ народовъ; у жителей Соломоновыхъ острововъ мы находимъ уже особыя имена для планетъ, вслѣдствіе ихъ круглой формы.
Высшія проявленія своихъ величайшихъ умовъ культурные народы видятъ въ поэтической литературѣ. Именно, въ этомъ отношеніи и дикіе народы поднимаются всего выше. Гаманнъ называлъ лирику роднымъ языкомъ всего человѣчества; у дикихъ народовъ мы находимъ почти исключительно лирическія стихотворенія, выражающія любовь, печаль, восторгъ и религіозное чувство. Насколько поэзія дикихъ народовъ выражается въ словѣ, она въ тоже время и поется. Поэзія, такимъ образомъ, тѣсно связана съ музыкой. Подобно тому, какъ въ стихотвореніяхъ нашихъ поэтовъ, и здѣсь мы находимъ слова и предложенія, которыя сохранились только въ поззіи, и необычныя распространенія и сокращенія ради размѣра. Старинныя и заимствованныя съ сосѣднихъ острововъ слова въ плясовыхъ пѣсняхъ жителей острововъ Банкса образуютъ своеобразный „поэтическій языкъ“. Въ немъ нѣтъ недостатка въ смѣлости образовъ, и здѣсь примѣняется множество художественныхъ пріемовъ въ повтореніи, усиленіи, сокращеніи и намѣренномъ затемненіи. Связь съ религіею поддерживается неизмѣнно. На островѣ Санта Марія, въ честь одного изъ своихъ, уѣхавшаго въ дальнее плаваніе, пѣли: „леале але! я — орелъ, и я носился до самаго дальняго темнаго небосклона. Я — орелъ, я леталъ и опустился на Моту. Съ большимъ шумомъ я облетѣлъ кругомъ горы. Я перелеталъ съ острова на островъ по направленію къ западу до основанія неба. Я плылъ съ парусомъ, я видѣлъ земли, я ѣздилъ кругомъ нихъ. Жестокій вѣтеръ угналъ меня и отдѣлилъ отъ васъ обоихъ. Какъ найду я дорогу къ вамъ обоимъ? Шумящее море простирается, какъ пустыня, и держитъ меня далеко отъ васъ. Ты, мать, плачешь обо мнѣ; какъ могу я увидѣть твое лицо? Ты, отецъ, плачешь обо мнѣ“ и пр. Стихотвореніе оканчивается слѣдующими словами: „спрашивай, слушай! Кто сочинилъ (буквально „размѣрилъ“) пѣсню о Маросѣ? Это былъ пѣвецъ, сидящій на дорогѣ въ Лакону“ (Кодрингтонъ). Въ формѣ этой лирики заключается связь съ музыкой. Плясовыя и религіозныя пѣсни имѣютъ музыкальное сопровожденіе, и существуютъ священные барабаны и трубы, изъ которыхъ могутъ извлекать звуки лишь одни посвященные. У туканосовъ духъ Юрупари призывается съ помощью длинныхъ свирѣлей; женщины не должны его видѣть и прячутся при звукѣ этихъ инструментовъ, которые обыкновенно хранятся въ водѣ.
