пару птицъ, а послѣдніе пару каменныхъ козловъ. Сходство замѣчательныхъ сказаній о смертности человѣка у южно-африканцевъ и фиджійцевъ отмѣчено Пешелемъ. У фиджійцевъ два божества, луна и крыса, спорятъ — должны-ли люди умирать и возрождаться, какъ луна, или просто умирать, какъ крысы; крыса взяла верхъ, и поэтому люди умираютъ. У готтентотовъ луна черезъ посредство зайца передаетъ людямъ, что они будутъ, подобно ей, исчезать и возвращаться вновь. Заяцъ передалъ это порученіе въ противномъ смыслѣ; за это мѣсяцъ бросилъ въ него палкой, которая разсѣкла ему верхнюю губу. У басутовъ ящерица вѣрно передаетъ это сообщеніе, но хамелеонъ приходитъ раньше съ ложнымъ извѣстіемъ, и люди вѣрятъ ему. Невозможно предположить, чтобы всѣ эти сходства были только случайными.
Но возможно, конечно, всегда имѣть въ виду одинъ и тотъ же источникъ, который первоначально имѣлъ одинаково мало общаго съ обоими сказаніями. Здѣсь мы можемъ напомнить басни и сказки желтыхъ южно-африканцевъ, часто сходныя съ европейскими. При томъ разрушенномъ состояніи, въ какомъ мы находимъ здѣсь миѳъ о Гефестѣ и полинезійское сказаніе о Мауи въ видѣ разсказа объ одноногомъ человѣкѣ подъ землею, общій источникъ узнается нами на большомъ отдаленіи только по его журчанію; но мы не можемъ сомнѣваться, что прежде было сильнѣе теченіе его. И въ высоко развитой правовой жизни негровъ можно указать чуждые элементы. Они въ высокой степени обладаютъ способностью и склонностью присваивать сокровища чужой образованности и бѣдны собственными изобрѣтеніями; это касается не только матеріальной, но и идеальной культуры.
Поэтому культуры мірового значенія въ Африкѣ находили прочныя мѣста для своего развитія лишь на окраинѣ; тамъ не возникло ни Мексики, ни Перу. Почва, климатъ и человѣческій матеріалъ только накладывалн африканскую печать на зачатки, принесенные извнѣ. То-же можно сказать и объ египетской культурѣ. Вопросъ о мѣстѣ происхожденія ея можетъ не касаться насъ теперь; для насъ интересно только, по какимъ направленіямъ распространялись ея лучи. Жезлъ въ видѣ ножа правителей мангбатовъ, веретено для хлопка кафрской женщины или ангольской негритянки, пятиструнная гитара на Нигерѣ (см. рис., стр. 712), цѣлые ряды обычаевъ въ земледѣліи и скотоводствѣ, въ домашней жизни и на войнѣ повторяютъ египетскія, а, быть можетъ, и древне-азіатскія черты или, по крайней мѣрѣ, сильно отзываются ими. Затѣмъ изъ западной Азіи арабская культура начала свое распространеніе съ сѣвера и востока къ центру материка; она уже близко подошла къ нему, когда европейскіе путешественники впервые направились по стопамъ этихъ „піонеровъ культуры“. Она привела къ основанію собственныхъ культурныхъ центровъ въ прочныхъ государственныхъ образованіяхъ, большихъ городовъ, многочисленныхъ дѣятельныхъ народовъ, но только въ Суданѣ, естественной переходной области между сѣверной и средней Африкой. Европейцы, которые уже въ VIII вѣкѣ до Р. X. заводили хозяйства на сѣверномъ берегу и затѣмъ путемъ римскаго владычества утвердились отъ Нумидіи до Египта, за исключеніемъ южной Африки, ограничивались пребываніемъ на окраинѣ, и до послѣдняго времени оказывали меньшее вліяніе, чѣмъ египтяне и арабы.
Своеобразные элементы, въ связи съ внѣшними стимулами, широко развились во внутренней Африкѣ, хотя и въ измѣнчивыхъ формахъ, но повсюду, гдѣ не встрѣчалось препятствій. Въ африканскомъ народовѣдѣніи всего поразительнѣе, что уровень культуры, насколько онъ измѣряется обиліемъ и разнообразіемъ культурнаго достоянія, устойчивостью отношеній, благосостояніемъ и плотностью населенія, внутри материка выше, чѣмъ въ периферическихъ областяхъ. Во всякомъ случаѣ, нельзя еще говорить о неожиданныхъ культурныхъ различіяхъ въ предѣ-
