климатическихъ условій, требующихъ теплаго платья и тѣснаго сожительства. Съ этимъ факторомъ привыкли считаться и въ сужденіяхъ о цвѣтѣ кожи вслѣдствіе сообщенія Миддендорфа, что онъ не узналъ одной самоѣдки послѣ того, какъ она вымылась. Наименьшей опрятностью отличаются, повидимому, оленные кочевники сѣверной Азіи, тѣсный шалашъ которыхъ наполненъ копотью очага; напротивъ, лица, видѣвшія ламутовъ на Колымѣ, хвалятъ ихъ опрятность.
Острота чувствъ у гиперборейцевъ прославляется очень многими. Миддендорфъ называетъ чувства тунгусовъ хорошо развитыми, особенно зрѣніе; зато онъ находилъ у нихъ почти невѣроятное отсутствіе способности различать родственные цвѣта, какъ, напр., желтый, зеленый и голубой; только самые яркіе оттѣнки этихъ цвѣтовъ они могли распознать послѣ долгаго обдумыванія. Всѣ темные цвѣта совпадаютъ у нихъ съ чернымъ. Это не противорѣчитъ результату цвѣтовыхъ испытаній у лопарей, который показалъ, что чувство цвѣта у нихъ достаточно развито, но словарь ихъ недостаточно богатъ обозначеніями ихъ. Кирхгофъ отмѣчаетъ только богатство обозначеній оттѣнковъ бураго и сѣраго цвѣта оленей у самоѣдовъ.
По Миддендорфу, большинство тунгусовъ въ состояніи начертить на пескѣ или на снѣгу совершенно точныя карты, указывающія дорогу или теченіе рѣкъ. Умственная даровитость гиперборейцевъ не можетъ считаться низкой; природа ихъ мѣстообитаній дѣйствуетъ въ этомъ случаѣ возбуждающимъ образомъ, ставя имъ задачи болѣе трудныя, чѣмъ какому-либо другому народу. Получается впечатлѣніе, будто гиперборейцы принадлежатъ даже къ наиболѣе умственно-оживленнымъ дикимъ народамъ. Обыкновенно говорятъ, что луна лежитъ въ основѣ времясчисленія чукчей, якутовъ и друг., но это не вполнѣ вѣрно: они обозначаютъ по положенію солнца около извѣстной скалы, горы и т. п. лѣтнее, а живущіе по сю сторону полярнаго круга — и зимнее солнцестояніе. Луна въ этихъ опредѣленіяхъ стоитъ уже на второмъ планѣ. Въ свѣтлыя ночи въ серединѣ лѣта почти не удается наблюдать луну, и поэтому тогда обращаются къ высотѣ солнца; различіе опредѣляется также ростомъ животныхъ и растеній. Береговые жители дѣлятъ, какъ большинство эскимосовъ, день по приливу и отливу, а ночь по расположенію извѣстныхъ свѣтилъ. Ихъ болѣе развитыя космическія и географическія представленія имѣютъ вполнѣ миѳологическій характеръ; но объ этомъ будетъ сказано, когда мы коснемся ихъ религіи.
Музыкальныхъ инструментовъ у нихъ немного. У нихъ есть барабаны или, лучше сказать, бубны грубой работы, въ которые бьютъ во время пляски (см. рис., стр. 580). Трещотки изъ оленьихъ зубовъ, челюсти соболя и копыта козули вѣшаются для успокоенія, а можетъ быть, и въ качествѣ амулета, у колыбели дѣтей тунгусовъ. Пѣсни, прославляющія подвиги предковъ и героевъ, возвращеніе солнца и т. п., поются въ особенности въ лѣтнее время: одинъ поетъ съ аккомпаниментомъ барабана строфу, а хоръ подтягиваетъ заключеніе ея. У лопарей все еще живое народное творчество воспѣваетъ всѣ событія деревни или стоянки и превращаетъ ихъ въ пѣсни или въ фантастическіе разсказы.
При обозрѣніи обширной области между плоскогорьями средней Азіи и Ледовитымъ океаномъ, мы прежде всего испытываемъ впечатлѣніе, что большія дороги распространенія народовъ средней Азіи и Европы (ср. томъ II) проходятъ такъ же и черезъ сѣверную Азію и сѣверную Европу, гдѣ, въ видѣ незначительныхъ вѣтвей и въ небольшомъ числѣ, распространялись по обширнымъ областямъ народы, родственные индоевропейскому, монголо-тюркскому и финно-тунгузскому семействамъ. Подвигаясь съ запада мы встрѣчаемъ лопарей, кореловъ и зырянъ, а по другую сторону Урала близко родственныхъ имъ вогуловъ и остяковъ; отъ Канинскаго полуострова до
