лигіи съ гражданскимъ закономъ нѣсколько понижаетъ ее, хотя подъ конецъ и открываетъ ей дорогу къ высшему положенію, но въ то-же время освобождаетъ отъ связи съ другими видами духовной дѣятельности, которые затѣмъ развиваются самостоятельно въ видѣ науки или искусства. Это раздѣленіе происходитъ путемъ раздробленія обязанностей жреца на обязанности колдуна, врача, заклинателя дождя, рѣзчика идоловъ, придворнаго пѣвца и проч., изъ которыхъ каждая имѣетъ особаго представителя. Раздѣленіе это заканчивается, впрочемъ, только при наступленіи вѣка науки и искусства. Исторія показываетъ намъ самостоятельную дѣятельность поэзіи, искусствъ и наукъ впервые въ древней Греціи; въ Египтѣ они были связаны еще съ кастою жрецовъ.
Соединеніе свѣтской и духовной власти можно найти на всѣхъ ступеняхъ нынѣшняго человѣчества. Власть начальника племени не полна безъ силы волшебства, которую онъ проявляетъ самъ или путемъ тѣсной связи съ жрецами; исключеніе могутъ составлять лишь военные вожди. Уже и здѣсь поэтъ выступаетъ рядомъ съ высшими начальниками. Неудача въ заклинаніи дождя можетъ лишить правителя всякаго уваженія; Африка представляетъ множество примѣровъ ниспроверженія и умерщвленія ихъ вслѣдствіе неуспѣховъ колдовства. Съ другой стороны, мы едва-ли можемъ найти болѣе сильную опору традицій владѣтельнаго дома, чѣмъ почитаніе предковъ, которое придаетъ святость каждому инкѣ въ Куско. Океанія показываетъ намъ не мало примѣровъ того, что вожди или военные герои занимали первое мѣсто въ ряду народныхъ божествъ. Наслѣдственность власти этимъ путемъ получаетъ существенную поддержку. Мы напомнимъ здѣсь замѣчаніе П. Мериме, что римляне ставили этрусковъ выше другихъ италиковъ вслѣдствіе признанія большей древности ихъ религіозныхъ преданій и символовъ, отличавшей аристократію этрусковъ. То, что полезно для общества и государства, считается угоднымъ богамъ; духи, связанные съ благосостояніемъ семейства, общества и государства, могутъ быть только благодѣтельными. Съ неизмѣнностью потребности въ божествѣ связываются измѣнчивыя требованія нравственности, удовлетворяющія глубокимъ и отчасти благороднымъ потребностямъ общества, такъ какъ ими устанавливались почитаніе старшихъ, охраненіе брака и дѣтей, а также и собственности (крайняя эгоистичность законовъ „табу“). Отсюда получается смѣшеніе свѣтскихъ и духовныхъ интересовъ. Хитрый жрецъ, домогающійся знаній, въ союзѣ съ начальникомъ племени, поддерживая народъ въ отупѣніи, не есть простой вымыселъ. Такъ сплетаются свѣтскій и духовный законы. Если начальникъ — святой человѣкъ, то возмущеніе противъ порядка, во главѣ котораго онъ стоитъ, является грѣхомъ, и религія помогаетъ въ этомъ случаѣ болѣе легкому обузданію враговъ и разрушителей общественнаго строя.
Отличіе добра отъ зла, которое ученіе Моисея съ глубокимъ пониманіемъ ставитъ въ началѣ появленія человѣка, должно было рано и само собою выработаться другимъ путемъ. Природа указываетъ вредное и полезное; отсюда, посредствомъ общаго одухотворенія, эта противоположность переносится и въ міръ духовъ. Чувство признательности къ доброму всегда возобновляется. Мы должны пріобрѣтать его и должны имѣть возможность обращаться къ нему. Когда все доброе приписывается душѣ предка, этимъ создается миѳическое воплощеніе добра. Но въ этомъ случаѣ добро еще долго приноситъ пользу одному лицу, а не всему обществу. Мы видимъ приближеніе къ этому представленію, когда, какъ, напр., въ Новой Помераніи, твореніе всего добраго—земель, учрежденій или даже западни для рыбы, приписывается одному существу, То-Кобинана (мудрому), а всѣхъ дурныхъ вещей—другому, То-Ковувуру (неумѣлому?). Но когда обѣ половины народа, носящія имена этихъ творцовъ, не признаютъ никакого чинопочитанія и ставятъ Ковувуру на высоту Кобинана, то кажется, что
