въ негрской Африкѣ, часто являются памятниками громовыхъ ударовъ (см. рис. стр. 41 и 42). Глубочайшее впечатлѣніе производятъ явленія звѣзднаго неба величественнымъ спокойствіемъ и правильностью своихъ движеній. Присутствіе этихъ особенныхъ, столь далекихъ отъ земныхъ предметовъ явленій, ихъ свѣтъ, ихъ многочисленность неизбѣжно оказывали вліяніе на духъ даже самаго первобытнаго человѣка. Всѣ, не исключая бушменовъ и австралійцевъ, имѣютъ названія для созвѣздій. Согрѣвающее дѣйствіе солнца должно было вызывать чувство признательности, которое въ умѣренныхъ странахъ, вѣроятно, было значительнѣе, чѣмъ подъ тропиками; луна и звѣзды, благодаря своему свѣту, кажутся дикимъ народамъ, боящимся призраковъ, особенно желательными явленіями. Объ этомъ свидѣтельствуютъ заботливость, съ какою эти народы стараются отогнать затмевающаго духа при лунныхъ затменіяхъ, и высокое положеніе, отводимое лунѣ въ религіозныхъ представленіяхъ и сказаніяхъ народовъ. Было-бы слишкомъ много сказать, что солнце, какъ источникъ свѣта, почитается всѣми націями за божественное существо, за общаго благодѣтеля. Но поклоненіе солнцу широко распространено, въ особенности у земледѣльцевъ и въ болѣе развитыхъ кругахъ представленій; изображеніе солнца свѣтится и на волшебномъ барабанѣ лапландскихъ шамановъ. Весьма распространены также сказанія, связанныя съ различными положеніями солнца по отношенію къ землѣ и съ перемѣною временъ года. Оплодотворяющее солнце создаетъ вмѣстѣ съ матерью-землей все живое, даже и звѣзды. Души умершихъ героевъ стремятся къ вечернему солнцу. Къ солнцу примыкаетъ культъ огня, который не долженъ угасать и зажигается съ заклинаніями. Японецъ въ новый годъ торжественно вноситъ въ свой домъ огонь, зажженный съ извѣстными церемоніями въ храмѣ, въ опредѣленный день, съ помощью деревяннаго огнива. Остатокъ этого перенесенія огня мы видимъ въ обычаѣ тамбовскихъ крестьянъ, которые въ новый домъ переносятъ золу и нѣсколько камней стараго очага.
Явленія погоды отражаются на насъ непосредственностью своего дѣйствія; они имѣютъ глубокое вліяніе на наши хозяйственные успѣхи. Ихъ легко понятное значеніе въ вѣрованіяхъ или суевѣріяхъ человѣка выказывается въ распространенности заклинателей дождя или солнечнаго свѣта, а также и плодородія полей. Гораздо далѣе лежитъ область явленій, которыя никогда не находятся или находятся рѣдко въ непосредственныхъ отношеніяхъ къ человѣку и поэтому лишь тогда удостоиваются его вниманія, когда прямо являются передъ его глазами. Даже дикій человѣкъ, всего болѣе исполненный предразсудковъ, надѣленный самымъ узкимъ кругозоромъ, испытываетъ впечатлѣніе отъ радуги, представляющейся ему небеснымъ мостомъ, отъ шума моря (см. рис. стр. 38), отъ шелеста лѣса, отъ кипѣнія ключа. Эти явленія вносятся въ кругъ суевѣрныхъ представленій, вызываемыхъ, съ своей стороны, болѣе близкими причинами. Мы не можемъ сказать съ увѣренностью, что айносы на мысахъ, гдѣ господствуетъ особенно сильное теченіе, молятся именно изображеніямъ предковъ о счастливой поѣздкѣ или рыбной ловлѣ. Дикіе народы знаютъ о паденіи метеоровъ, о чемъ говорятъ ихъ преданія; они называютъ погребенные въ землѣ каменные топоры громовыми стрѣлами. Челнокъ съ трупомъ они сталкиваютъ въ волны, на темные лѣса налагаютъ табу, и въ каждомъ ручьѣ предполагаютъ присутствіе духа. Во всѣхъ этихъ случаяхъ поэзія и религія переплетаются своими корнями, и совершенно излишнимъ кажется вопросъ—обладаютъ-ли эти народы чувствомъ природы.
Но сюда вплетаются и соціальные мотивы. Мы знаемъ роль, какую играютъ животныя въ качествѣ символовъ общественныхъ группъ или тотемовъ. Шаманъ обращается съ звѣрями, какъ съ равными себѣ, надѣваетъ на себя искусственные оленьи рога, пьетъ собачью кровь изъ полаго изображенія животнаго, бросаетъ въ воздухъ полую деревянную птицу, приноситъ богу рѣки жертву въ чашкѣ, имѣющей форму рыбы. Гиляки
