Камни своеобразной формы почитались подъ видомъ громовыхъ стрѣлъ; въ Мексикѣ не было ни одной деревни, гдѣ не поклонялись бы такому идолу. Доисторическіе топоры, наконечники копій или ножи называли также громовыми стрѣлами и вѣрили, что они произошли отъ молніи. Шнурокъ изъ бусъ, который надѣвали на шейку перуанскихъ вазъ, напоминаетъ почитаніе горшковъ у малайцевъ. Съ міровымъ потопомъ связывалось почитаніе горъ. На высокихъ скалахъ обитали злые и рѣдко добрые духи. Рѣчныхъ духовъ, пока лодки проходили черезъ опасныя мѣста, пугали адскимъ шумомъ. Лукавые духи, съ смертельнымъ взглядомъ, населяли лѣса. То страшными, то покровительственными казались эскимосамъ береговые духи. Пускаться далеко въ море, въ виду духовъ, которые жили на поверхности и въ глубинѣ его, считалось доказательствомъ мужества. Тамъ жили большіе „кайяряки“, которые могли вызывать бурю. Кромѣ того, существовали „конгенсотекиты“, морскіе люди, которые съ удовольствіемъ ѣдятъ лисьи хвосты, и огненные „игнерсоиты“, на берегу или на утесахъ, которые задерживали рыболововъ и дѣлали ихъ своими товарищами.
За немногими исключеніями, всѣ индѣйцы вѣрили въ безсмертіе души и въ жизнь въ надземномъ и въ подземномъ мірѣ. Отличіе души отъ тѣла выражаютъ сравненіемъ съ дыханіемъ и тѣнью. Душа была просто человѣкъ, сдѣлавшійся невидимымъ, сохранившій еще много свойствъ живого человѣка, что́ достаточно доказывается погребальными обычаями. Идея, будто человѣкъ въ другомъ мірѣ продолжаетъ жить такъ, какъ онъ жилъ въ моментъ смерти, оказывала гораздо болѣе вліянія на военные и погребальные обычаи, чѣмъ мысль о наградѣ и наказаніи. Человѣку приписывалось двѣ души — одна духовная, которая уже при жизни можетъ случайно покидать тѣло, и одна, остающаяся при тѣлѣ, вызывающая жизнь, пребывающая въ немъ и послѣ смерти и освобождающаяся отъ него только тогда, когда она призывается въ другое тѣло. Души умершихъ блуждаютъ вокругъ въ видѣ духовъ; къ этому сводится, главнымъ образомъ, усилившаяся вѣра въ привидѣнія. Страхъ, который заставлялъ сжигать все принадлежащее умершему, превращалъ блуждающія души въ злыхъ духовъ. Всѣ индѣйцы вѣрятъ въ многочисленныхъ духовъ, замышляющихъ только злое; отчасти они могли быть первоначально душами умершихъ, но часто еще тѣснѣе связь ихъ съ миѳологіей.
Душа блуждаетъ въ сновидѣніяхъ. Но ни она, ни душа, выходящая изъ человѣка во время обморока и вновь вдуваемая шаманомъ, не представляетъ тождества съ жизнетворнымъ началомъ. Шаманы подвергаютъ души испытаніямъ и хранятъ ихъ въ жестянкахъ. Божество является имъ во снѣ, что кажется всѣмъ завиднымъ даромъ. Сны составляютъ самую важную часть индѣйскаго прорицанія; они оказываютъ большое вліяніе, заключая въ себѣ совѣты или предостереженія. Толкованіе ихъ было главной задачей жрецовъ. Въ Мексикѣ, кромѣ того, были въ ходу гороскопы, а въ Перу — предсказанія, выводимыя изъ всевозможныхъ явленій. И здѣсь въ каждой отрасли были особые жрецы и ясновидящіе.
Счастливая страна загробнаго міра, представленія о которой несомнѣнно получили полную ясность лишь подъ вліяніемъ христіанства, не имѣетъ ни ночи, ни облаковъ, ни зимы, ни бурь; она обладаетъ самымъ роскошнымъ растительнымъ покровомъ, такъ какъ тамъ произрастаетъ каждое сѣмечко, которое не взошло на землѣ. Она часто, какъ и въ Полинезіи, обладаетъ многими чертами земного міра; такъ, команчи представляютъ себѣ загробный міръ въ видѣ преріи со множествомъ буйволовъ, а нишинамы называютъ рай танцовальнымъ домомъ боговъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ предполагалось, что умершій попадаетъ въ жалкій, безотрадный міръ; но благопріятное представленіе, повидимому, брало верхъ. Для однихъ рай находился на югѣ, для другихъ на западѣ. Для эксимосовъ онъ былъ въ теплой землѣ, а адъ — на холодномъ небѣ. Такъ же, какъ въ Полинезіи, въ сѣверо-запад-
