же, какъ и въ остальномъ ихъ культурномъ достояніи. Индійскіе элементы въ малайскихъ вѣрованіяхъ принадлежатъ уже теперь къ твердо доказаннымъ фактамъ и распространяются, быть можетъ, до Гавайскихъ острововъ и далѣе, до Америки.
Несовершенство выраженія не можетъ быть мѣриломъ глубины мысли. При разсмотрѣніи такой миѳологіи, какъ полинезійская, мы должны обратить вниманіе на то, что эта ткань сказаній съ богатыми формами часто походитъ не столько на ясную рѣчь, сколько на лепетъ ребенка, причемъ приходится болѣе имѣть въ ввиду „что“, нежели „какъ“. Часто для измѣнчивой мысли этихъ народовъ достаточно созвучія, чтобы связать съ нимъ обширные ряды мыслей. То-же самое воззрѣніе сверхчувственнаго отношенія выражается гораздо яснѣе въ пергаментной рукописи греческаго поэта, чѣмъ въ устной передачѣ полинезійскаго или африканскаго жреца или колдуна. Но если мы съумѣемъ извлечь болѣе понятныя положенія изъ лепета дикаго человѣка, то мы получимъ картину, которая, въ сущности, немного уступаетъ первой, болѣе поэтически украшенной. Достаточно сравнить сказанія о гавайскомъ Аидѣ съ соотвѣтственными сказаніями грековъ. Одинъ начальникъ племени, который не могъ утѣшиться послѣ смерти жены, получилъ, по молитвамъ своего жреца, руководителя въ подземное царство Милу въ лицѣ бога начальниковъ. Они дошли до конца свѣта и нашли тамъ расколовшееся дерево; они скользнули по немъ въ глубину. Богъ скрылся тамъ позади скалы и велѣлъ начальнику, котораго онъ передъ этимъ натеръ пахучимъ масломъ, идти впередъ одному. Придя во дворецъ Милу, тотъ нашелъ его дворъ наполненнымъ множествомъ акуа (духовъ), которые были такъ заняты своими играми, что онъ могъ незамѣченнымъ присоединиться къ нимъ. Но когда они его увидали, они сочли его за вновь прибывшую душу и презрительно относились къ нему за дурной запахъ, вслѣдствіе слишкомъ долгаго пребыванія его у разлагающагося тѣла. Когда, послѣ всевозможныхъ игръ, нужно было придумать новую, начальникъ племени предложилъ, чтобы всѣ вырвали себѣ глаза и бросили ихъ въ одну кучу. Всѣ исполнили это быстро; только начальникъ замѣтилъ, куда Милу бросилъ свои глаза, схватилъ ихъ на лету и спряталъ въ своемъ кокосовомъ сосудѣ. Когда всѣ перестали видѣть, ему удалось достигнуть царства Вакеа, куда полчища Милу не имѣли доступа. Послѣ долгихъ переговоровъ съ начальникомъ, находившимся подъ покровительствомъ Вакеа, богъ Милу получилъ свои глаза обратно съ тѣмъ условіемъ, чтобы выпустить душу жены начальника. Она вернулась на землю и вновь соединилась со своимъ тѣломъ.
Религія повсюду связана съ глубокой потребностью человѣка въ причинности, въ томъ, чтобы найти для каждаго событія причину или виновника. Глубочайшія корни ея соприкасаются и съ наукою и тѣсно переплетены съ чувствомъ природы. Агатій говоритъ объ аллеманахъ, что они почитаютъ деревья и ручьи, горы и долины; мы смѣло можемъ общее одухотвореніе, лежащее въ основѣ этого почитанія, распространить на все человѣчество. Этой потребности идетъ на встрѣчу стремленіе одушевлять въ высшей мѣрѣ и даже очеловѣчивать всѣ явленія природы, приписывая имъ душу, руководящую своими собственными движеніями и измѣненіями и даже отношеніями къ ближайшей и болѣе дальней средѣ. Даяки приписываютъ растенію такую-же душу, какъ и человѣку: если рисъ сгнилъ, это значитъ, что душа его улетѣла; но погребенный вмѣстѣ съ трупомъ, онъ можетъ слѣдовать за нимъ въ загробную жизнь, тамъ вновь получить тѣлесность и служить пищею. Невѣрное примѣненіе закона причины и дѣйствія ведетъ къ допущенію отношеній между этими душами и душой человѣка, и все это сплетается подъ конецъ въ плотную сѣть причинностей. Нерѣдко приходится слышать исторію начальника племени Коза, который умеръ потому, что незадолго передъ тѣмъ велѣлъ отломить кусокъ
