слишкомъ узкое пониманіе религіи; если эти обычаи и сказанія и нельзя относить къ религіи, то они иринадлежатъ къ элементамъ, около которыхъ съ развитіемъ культуры образуется кристаллъ болѣе осмысленной вѣры. Когда въ послѣдующихъ нашихъ описаніяхъ мы увидимъ поставленный передъ нами вопросъ — можно ли считать религіей обычаи, воззрѣнія и сказанія? — то мы, съ своей стороны, поставимъ вопросъ: слѣдуетъ ли подразумѣвать подъ религіей готовое понятіе, или болѣе справедливымъ будетъ воззрѣніе, что элементы религіи слѣдуетъ признавать во всемъ, что́ поднимаетъ мысли и чувства человѣка надъ предметами обыденной жизни и надъ всѣмъ тѣлеснымъ существованіемъ въ область невѣдомыхъ причинъ? Въ первомъ, болѣе узкомъ, смыслѣ, мы рѣдко найдемъ религію у дикихъ народовъ, но не найдемъ ни одного народа, при анализѣ души котораго не вскрылось бы зачатковъ и корней религіозности. Мало того, мы даже приходимъ къ убѣжденію, что именно религіозность представляетъ самое богатое изъ всѣхъ проявленій души народа. Развѣ при матеріальной бѣдности бушмены не обладаютъ сокровищемъ въ своихъ миѳахъ? Научное убѣжденіе заставляетъ насъ безусловно примкнуть къ мнѣнію, что религіозное чувство находитъ откликъ именно въ этихъ низшихъ слояхъ человѣчества: „полное отсутствіе религіи, настоящій атеизмъ есть скорѣе результатъ опустошающей, притуплящей чувства, крайней культуры, но никакъ не дѣйствіе грубой некультурности. У этой послѣдней, даже и при самомъ глубокомъ упадкѣ, всегда остается потребность въ религіи, которой соотвѣтствуетъ извѣстное религіозное достояніе, какимъ-бы оно ни было ошибочнымъ и искаженнымъ“ (В. фонъ Штраусъ).
Этнографія не знаетъ народовъ, совершенно лишенныхъ религіи, а знаетъ лишь болѣе или менѣе высокое развитіе религіозныхъ идей, которыя у однихъ остаются незначительными и незамѣтными, ввидѣ зачатковъ или, лучше сказать, въ видѣ куколки, а у другихъ развертываются въ поразительное богатство миѳовъ и сказаній. Но въ этихъ несовершенствахъ мы не всегда должны видѣть лишь первичныя состоянія. Вспомнимъ только объ искаженіяхъ, въ которыхъ почти нельзя узнать великой религіозной идеи, въ абиссинскомъ христіанствѣ, монгольскомъ буддизмѣ и суданскомъ исламѣ. Сила распространенія религіозныхъ идей такъ-же велика, какъ и несомнѣнность, что онѣ искажаются тамъ, гдѣ онѣ изолированы, оторваны отъ органической связи съ обширной живой миѳологіей или извержены отвлеченнымъ ученіемъ въ безплодную областъ матеріальной жизни дикаго народа. Уже въ настоящее время мы находимъ искаженные отрывки христіанскихъ представленій въ индѣйскихъ и полинезійскихъ миѳахъ или отрывки магометанскихъ воззрѣній у малайцевъ и африканцевъ; если бы мы не знали исторіи ихъ перенесенія, то могли-бы счесть ихъ за доказательство того, что тамъ находятся зачатки монотеизма. И поэзія дикихъ народовъ во многихъ мѣстахъ возбуждаетъ подозрѣніе, что какая либо вѣтка европейскихъ преданій, басенъ и т. п., случайно попала на тамошнюю почву и, съ силою размноженія, свойственной этимъ твореніямъ фантазіи, тотчасъ-же дала побѣги на чуждой землѣ. Максъ Мюллеръ по поводу „Дѣтскихъ сказокъ зулусовъ“ Коллэуея (1866), высказалъ глубокую мысль, что эти сказки такъ же, какъ и наши народныя сказанія, по крайней мѣрѣ, насколько онѣ касаются духовъ, фей и великановъ, указываютъ на отдаленную цивилизацію или, по крайней мѣрѣ, на долго продолжавшійся процессъ развитія. „Такъ же, какъ аномаліи языка, именно своею оригинальностью, онѣ обнаруживаютъ, что была такая эпоха, когда то, что кажется намъ теперь безпорядочнымъ и безсмысленнымъ, образовывалось съ опредѣленною цѣлью и законосообразноотью“. Ввиду этого, мы позволяемъ себѣ предсказать, что въ религіозныхъ сферахъ самыхъ отдаленныхъ африканскихъ и австралійскихъ народовъ окажутся остатки или зачатки индійскихъ или египетскихъ преданій такъ
