Изображенное на особой таблицѣ индѣйское образное письмо „пѣснь Вабино, индѣйцевъ оджибвеевъ“ даетъ понятіе о томъ, какъ простыми средствами, проникнутыми опредѣленнымъ смысломъ, выражается не только понятіе, но цѣлая цѣпь представленій. Всѣ высшіе алфавиты произошли изъ образнаго письма. Это происхожденіе можно распознать въ американскихъ и египетскихъ гіероглифахъ; въ китайскихъ оно уже сгладилось. Но слѣды его можно замѣтить еще повсюду. Даже въ клинообразномъ письмѣ встрѣчаются остатки образнаго письма, изъ котораго оно произошло. Въ египетскомъ гіероглифическомъ письмѣ быкъ или звѣзда обозначаютъ соотвѣтственный предметъ, но уже въ древнѣйшихъ надписяхъ, еще за 3000 лѣтъ до Р. X., они означали въ то-же время и опредѣленные звуки. Точно также, въ мексиканскомъ образномъ письмѣ предметные знаки перемѣшивались съ звуковыми. Односложный языкъ, каковъ китайскій, который обозначаетъ однимъ и тѣмъ-же слогомъ различныя слова, пользуется немногимъ болѣе понятными предметными знаками для обозначенія фонетическихъ знаковъ слоговъ. Японцы, напротивъ, для своего многосложнаго языка, болѣе доступнаго для фонетическаго изображенія, примѣнили настоящее фонетическое письмо, заимствованное изъ китайскихъ буквъ. Еще рѣшительнѣе сдѣлали то-же самое финикіяне, когда они отбросили излишніе предметные знаки египтянъ и заимствовали у нихъ только гіероглифы, нужные для изображенія звуковъ. Финикійскія названія буквъ встрѣчаются у грековъ и перешли во всѣ западные „алфавиты“. Такъ развилось изъ разнообразныхъ, повидимому, началъ образнаго письма лишь на одномъ мѣстѣ земли одно изъ главнѣйшихъ орудій человѣческаго мышленія, буквенный шрифтъ, самый гибкій, приспособляющійся ко всѣмъ языкамъ, дающій возможность самаго сжатаго выраженія мыслей съ помощью телеграфическаго и стенографическаго письма. Человѣчество сдѣлало при этомъ чрезвычайно важный шагъ для своего дальнѣйшаго развитія; между тѣмь, какъ письменность закрѣпила традицію, она закрѣпила и самую культуру, сущность которой, какъ самое живое, одушевленное ядро, составляетъ связь поколѣній, основанная на традиціи.
Изслѣдованіе религіозной жизни и мысли дикихъ народовъ весьма затруднительно. Лишь не охотно, по большей части, не вполнѣ или съ прямымъ намѣреніемъ обмануть, высказываются они о своихъ представленіяхъ о высшемъ существѣ. Часто имъ и не легко это сдѣлать, потому что представленіе это неясно для нихъ самихъ. Когда Меренскій спрашивалъ крещеныхъ басутовъ, что они думали о Богѣ, когда еще были язычниками, они отвѣчали: „мы ничего о немъ не думали, но грезили“. Религіозныя идеи, отличающіяся монотеистическою ясностью и простотой, вовсе не встрѣчаются у дикихъ народовъ. Вся умственная жизнь этихъ народовъ не только выражается въ смутныхъ образахъ, похожихъ на сны, она не
