языки не далеко расходятся другъ отъ друга. Можно сказать, что человѣческій языкъ—единъ въ своемъ корнѣ, глубоко проникающемъ въ душу человѣка; онъ раздѣлился только на многія, весьма различныя вѣтви. Безчисленные языки, во всевозможныхъ степеняхъ отступающіе одинъ отъ другаго — нарѣчія, основные и производные языки, самостоятельныя семейства языковъ — наполняютъ самыми разнообразными звуками хижины и жилища людей. Нѣкоторые народы могутъ отчасти понять другъ друга; нѣкоторые языки, не столь близкіе между собой, обнаруживаютъ, даже при поверхностномъ разсмотрѣніи, взаимное сходство; у третьихъ эти сходства скрыты такъ глубоко, что въ нихъ можетъ проникнуть только наука. Большое число языковъ, повидимому, вполнѣ различно не только по словамъ, но и по строенію, по выражаемымъ ими отношеніямъ, по частямъ рѣчи, различающимъ ихъ. Но эти различія вовсе не идутъ рука объ руку съ умственными различіями говорящихъ. Индивидуумы всякаго рода способностей употребляютъ одно и то-же нарѣчіе, а души одинаковаго дарованія и направленія не могутъ понять другъ друга. Мы не видимъ здѣсь совпаденія и съ географическими, а часто и съ расовыми различіями. Насколько негръ, говорящій по англійски, стоитъ дальше отъ англичанина, чѣмъ китаецъ отъ микронезійца, при всей глубинѣ различія ихъ языковъ! Значенія языка для народовѣдѣнія должно искать никакъ не въ доказательствѣ родства народовъ на основаніи родства языка. Языкъ, прежде всего, оказывается всегда предварительнымъ условіемъ всякой культурной работы человѣчества. Его можно назвать первымъ и важнѣйшимъ, даже исключительнымъ орудіемъ человѣка. Но онъ также измѣнчивъ, какъ и орудіе. Одно слово можетъ въ теченіи вѣковъ принимать весьма различныя значенія, совершенно исчезать и замѣщаться другими словами, придуманными самимъ народомъ или заимствованными изъ другихъ языковъ. Какъ орудіе, его откладываютъ въ сторону, а затѣмъ берутся за него опять. Не только отдѣльныя лица утрачиваютъ свой родной языкъ, какъ, напримѣръ, французъ Нарсисъ Пельтье, превратившійся въ Австраліи въ теченіе 12 лѣтъ въ дикаря, или дѣвушка-акка Міанисъ, которая, привезенная въ Италію въ дѣтствѣ, черезъ нѣсколько лѣтъ совершенно забыла родной языкъ: цѣлые народы оставляютъ одинъ языкъ и усваиваютъ другой такъ-же, какъ надѣваютъ и снимаютъ платье. Нѣкоторыя культурныя пріобрѣтенія прочнѣе языка, какъ, напримѣръ, знакомство съ скотоводствомъ. Сравненіе религіозныхъ формъ постоянно показываетъ намъ, что измѣняются имена, а сущность остается, и въ этомъ мы находимъ убѣдительное доказательство для болѣе высокой степени измѣнчивости языка сравнительно съ другими этнографическими признаками. Мы не останавливались бы на этомъ пунктѣ, столь понятномъ для знакомыхъ съ народной жизнью, если бы до сихъ поръ лингвистическія классификаціи не смѣшивались съ антропологическо-этнографическими. Даже такой авторитетъ по языкознанію, какъ Лепсіусъ, нашелъ необходимымъ возстать противъ воззрѣнія, будто народы и языки совпадаютъ по происхожденію и взаимной связи, какъ это часто въ излишней мѣрѣ предполагается и въ настоящее время: „распространеніе и смѣшеніе народовъ идетъ своимъ путемъ, распространеніе и смѣшеніе языковъ, хотя и обусловливается этимъ послѣднимъ, идетъ своей, хотя часто совершенно иной дорогой. Языки—индивидуальное созданіе народовъ и ихъ наиболѣе непосредственное умственное выраженіе; но они часто отрѣшаются отъ своихъ творцовъ, проникають къ многочисленнымъ чуждымъ народамъ и расамъ или вымираютъ, между тѣмъ, какъ ихъ прежніе представители, говоря совершенно другими языками, продоляжютъ жить“. Легко понять, что, въ свѣтѣ такого болѣе глубокаго взгляда, понятія, каковы—„индо-германская раса“, „семитическая раса“ „раса Банту“ и пр. не только не имѣютъ значенія, но даже должны быть совершенно оставлены, такъ какъ они сбиваютъ съ настоя-
