шать!» Но и на это есть ещё возражение у жалеющей юного подвижника матери-пустыни: — «А ты есь младый юнош, сын Асафей царевич!» — восклицает она, теряя последнюю надежду отговорить царевича: — «А в мене, во пустыни, разгуляться тебе негде; а в мене, во пустыни, забавлять тебе некому; а в мене, во пустыни, утешать тебе некому!» Последним рыданием мятущегося духа отвечает «младый юнош, сын Асафей царевич, перед матерью-пустынею стоя». И от первого до последнего слова дышит ярким радостным чувством этот полный проникновенного одушевления ответ:
«Не стращай мене, мати,
Ты великими страстями,
А пусти мене, мати,
Да в лес во дремучий!
Разгуляюсь я, млад юнош,
Сын Асафей царевич,
Во зеленой дуброве;
Есть частыя дерева,
Со мной будут думати думу;
На древесах есть мелкое листье,
Со мной станут говорити;
Лютые звери станут
Мене забавляти!
Прилетят райския птицы —
Со мной распевати,
Мене спотешати,
Христа Бога прославляти,
Как Христос Бог на небесах,
Херувимы, серафимы,
Со небесною силой!»
|
На это хвалебное слово отшельническому житию нечего было возразить матери-пустыне. Тронулась до сокровенной глубины своего любвеобильного сердца, — «Ты есь младый юнош, сын Асафей царевич!» — возговорила она, раскрывая перед ним свои любовные объятия: — «Дарует тебе Господь с небес златым венцем, тебе матерью-пустыней!» Стих, — как и в большинстве других разносказов, — кончается славой-хвалою сказателей-стихопевцев юному подвижнику-пустыннику: «Уси ангелы хвалют, архангелы величают, херувимы, серафимы, вся небесная сила, и во веки веков, аминь!» («И все святые праведные Асафью царевичу вздивовались, ево ли младому царскому
смыс- 
