мнить этимъ господамъ, что превосходныя душевныя качества русскаго народа никогда не ослѣпляли меня, я не преклонялъ колѣнъ предъ демократіей, и она не является для меня чѣмъ то настолько священнымъ, что совершенно недоступно критикѣ и осужденію.
Въ 1911 году, въ статьѣ о «Писателяхъ-самоучкахъ» я говорилъ: «Мерзости надо обличать, и если нашъ мужикъ — звѣрь, надо сказать это: а если рабочій говоритъ:
Я пролетарій! — тѣмъ же отвратительнымъ тономъ человѣка касты, какимъ дворянинъ говоритъ:
Я дворянинъ! — надо этого рабочаго нещадно осмѣять».
Теперь, когда извѣстная часть рабочей массы, возбужденная обезумѣвшими владыками ея воли, проявляетъ духъ и пріемы касты, дѣйствуя насиліемъ и терроромъ, — тѣмъ насиліемъ, противъ котораго такъ мужественно и длительно боролись ея лучшіе вожди, ея сознательные товарищи, — теперь я, разумеется, не могу идти въ рядахъ этой части рабочаго класса.
Я нахожу, что заткнуть кулакомъ ротъ «Рѣчи» и другихъ буржуазныхъ газетъ только потому, что онѣ враждебны демократіи — это позорно для демократіи.
Развѣ демократія чувствуетъ себя не правой въ своихъ дѣяніяхъ и — боится критики враговъ? Развѣ кадеты настолько идейно-сильны, что побѣдить ихъ можно только лишь путемъ физическаго насилія?
Лишеніе свободы печати — физическое насиліе, и это не достойно демократіи.
Держать въ тюрьмѣ старика революціонера Бурцева, человѣка, который нанесъ монархіи не мало мощныхъ ударовъ, держать его въ тюрьмѣ только за то, что онъ увлекается своей ролью ассенизатора политическихъ партій — это позоръ для демократіи. Держать въ тюрьме такихъ честныхъ людей, какъ А. В. Карташовъ, такихъ талантливыхъ работниковъ, какъ М. В. Бернацкій, и культурныхъ дѣятелей, каковъ А. И. Коноваловъ, не мало сдѣлавшій добраго для своихъ рабочихъ, — это позорно для демократіи.
мнить этим господам, что превосходные душевные качества русского народа никогда не ослепляли меня, я не преклонял колен пред демократией, и она не является для меня чем-то настолько священным, что совершенно недоступно критике и осуждению.
В 1911 году, в статье о «Писателях-самоучках» я говорил: «Мерзости надо обличать, и если наш мужик — зверь, надо сказать это: а если рабочий говорит:
Я пролетарий! — тем же отвратительным тоном человека касты, каким дворянин говорит:
Я дворянин! — надо этого рабочего нещадно осмеять».
Теперь, когда известная часть рабочей массы, возбуждённая обезумевшими владыками её воли, проявляет дух и приёмы касты, действуя насилием и террором, — тем насилием, против которого так мужественно и длительно боролись её лучшие вожди, её сознательные товарищи, — теперь я, разумеется, не могу идти в рядах этой части рабочего класса.
Я нахожу, что заткнуть кулаком рот «Речи» и других буржуазных газет только потому, что они враждебны демократии — это позорно для демократии.
Разве демократия чувствует себя неправой в своих деяниях и — боится критики врагов? Разве кадеты настолько идейно сильны, что победить их можно только лишь путём физического насилия?
Лишение свободы печати — физическое насилие, и это недостойно демократии.
Держать в тюрьме старика революционера Бурцева, человека, который нанёс монархии немало мощных ударов, держать его в тюрьме только за то, что он увлекается своей ролью ассенизатора политических партий — это позор для демократии. Держать в тюрьме таких честных людей, как А. В. Карташов, таких талантливых работников, как М. В. Бернацкий, и культурных деятелей, каков А. И. Коновалов, немало сделавший доброго для своих рабочих, — это позорно для демократии.
