Русскій человѣкъ, видя свой старый бытъ до основанія потрясеннымъ войною и революціей, орётъ на всѣ голоса о культурной помощи ему, орётъ, обращаясь именно «въ газету» и требуя отъ нея рѣшеній по самымъ разнообразнымъ вопросамъ.
Вотъ, напримѣръ, группа солдатъ «Кавказской арміи» пишетъ:
«Учащаются случаи звѣрской расправы солдатъ съ измѣнившими имъ женами. Хлопочите, пожалуйста, чтобъ сознательные люди и соціальная печать выступили на борьбу съ эпидемическимъ явленіемъ и разъяснили, что бабы не виноваты. Мы, пишущіе, знаемъ, кто виноватъ, и женщинъ не обвиняемъ, потому что всякій человѣкъ обязанъ своей природѣ и хочетъ назначеннаго природой ему.»
Вотъ еще сообщеніе на эту тему:
«Пишу въ поѣздѣ, выслушавъ разсказъ солдата, который со злобными слезами повѣдалъ, что онъ дезертиръ съ фронта и убѣжалъ для устройства двухъ дѣтишекъ, брошенныхъ стервой женой. Клянется, что расправится съ ней. Изъ-за женщинъ дезертировъ сотни и тысячи. Какъ тутъ быть?
«Въ Ростовѣ-на-Дону солдаты водили по улицамъ голую распутницу съ распущенными волосами, съ выкриками о ея похабствѣ и били за ней по разбитому ведру. Организаторы безобразія — мужъ ея и ея же любовникъ, фельдфебель. Позвольте замѣтить, что страхъ передъ позоромъ не укротитъ инстинкта, а, между прочимъ, эти гадости лицезрѣютъ дѣти. Что же молчитъ пресса?»
А вотъ письмо, переносящее «женскій вопросъ» уже въ другую плоскость:
«Прошу сообщить заказнымъ письмомъ или подробно въ газетѣ, какъ надо понимать объявленное равноправіе съ нами для женщины и что она теперь будетъ дѣлать.
Нижеподписанные крестьяне встревожены закономъ, отъ котораго можетъ усилиться беззаконіе, а теперь деревня держится бабой. Семья отмѣняется изъ-за этого и пойдетъ разрушеніе хозяйства».
Русский человек, видя свой старый быт до основания потрясённым войною и революцией, орёт на все голоса о культурной помощи ему, орёт, обращаясь именно «в газету» и требуя от неё решений по самым разнообразным вопросам.
Вот, например, группа солдат «Кавказской армии» пишет:
«Учащаются случаи зверской расправы солдат с изменившими им женами. Хлопочите, пожалуйста, чтоб сознательные люди и социальная печать выступили на борьбу с эпидемическим явлением и разъяснили, что бабы не виноваты. Мы, пишущие, знаем, кто виноват, и женщин не обвиняем, потому что всякий человек обязан своей природе и хочет назначенного природой ему.»
Вот еще сообщение на эту тему:
«Пишу в поезде, выслушав рассказ солдата, который со злобными слезами поведал, что он дезертир с фронта и убежал для устройства двух детишек, брошенных стервой женой. Клянётся, что расправится с ней. Из-за женщин дезертиров сотни и тысячи. Как тут быть?
В Ростове-на-Дону солдаты водили по улицам голую распутницу с распущенными волосами, с выкриками о её похабстве и били за ней по разбитому ведру. Организаторы безобразия — муж её и её же любовник, фельдфебель. Позвольте заметить, что страх перед позором не укротит инстинкта, а, между прочим, эти гадости лицезреют дети. Что же молчит пресса?»
А вот письмо, переносящее «женский вопрос» уже в другую плоскость:
«Прошу сообщить заказным письмом или подробно в газете, как надо понимать объявленное равноправие с нами для женщины и что она теперь будет делать.
Нижеподписанные крестьяне встревожены законом, от которого может усилиться беззаконие, а теперь деревня держится бабой. Семья отменяется из-за этого и пойдёт разрушение хозяйства».