маніе къ человѣку, о насъ давно уже и совершенно правильно сказано, что мы:
«Къ добру и злу постыдно равнодушны».
Товарищъ-провокаторъ очень искренно написалъ письмо, но я думаю, что причина его несчастія — именно вотъ это равнодушіе къ добру и злу.
мание к человеку, о нас давно уже и совершенно правильно сказано, что мы:
«К добру и злу постыдно равнодушны».
Товарищ-провокатор очень искренно написал письмо, но я думаю, что причина его несчастья — именно вот это равнодушие к добру и злу.
— Анархія, анархія! — кричатъ «здравомыслящіе» люди, усиливая и распространяя панику въ тѣ дни, когда всѣмъ мало-мальски трудоспособнымъ людямъ необходимо взяться за черную, будничную работу строительства новой жизни, когда для каждаго обязательно встать на защиту великихъ цѣнностей старой культуры.
«Анархія!» И снова, какъ послѣ 1905-го года на русскую демократію, на весь русскій народъ изливаются потоки чернильнаго гнѣва, трусливой злости, бьютъ гейзера грязныхъ обвиненій.
Неловко и не хочется говорить о себѣ, но — когда, года полтора тому назадъ, я напечаталъ «Двѣ души», статью, въ которой говорилъ, что русскій народъ органически склоненъ къ анархизму; что онъ пассивенъ, но — жестокъ, когда въ его руки попадаетъ власть; что прославленная доброта его души — Карамазовскій сентиментализмъ, что онъ ужасающе невоспріимчивъ къ внушеніямъ гуманизма и культуры, — за эти мысли, — не новыя, не мои, а только рѣзко выраженныя мною, — за эти мысли меня обвинили во всѣхъ прегрѣшеніяхъ противъ народа.
Даже недавно, совсѣмъ на-дняхъ, кто-то въ «Рѣчи» — газетѣ прежде всего грамотной, — заявилъ, что мое «пораженчество» какъ нельзя лучше объясняется моимъ отношеніемъ къ народу.
Кстати, въ «пораженчествѣ» я совершенно неповиненъ и никогда оному не сочувствовалъ. Порицать кулачную расправу, дуэль, войну какъ мерзости, позорнѣй-
— Анархия, анархия! — кричат «здравомыслящие» люди, усиливая и распространяя панику в те дни, когда всем мало-мальски трудоспособным людям необходимо взяться за чёрную, будничную работу строительства новой жизни, когда для каждого обязательно встать на защиту великих ценностей старой культуры.
«Анархия!» И снова, как после 1905-го года на русскую демократию, на весь русский народ изливаются потоки чернильного гнева, трусливой злости, бьют гейзера грязных обвинений.
Неловко и не хочется говорить о себе, но — когда, года полтора тому назад, я напечатал «Две души», статью, в которой говорил, что русский народ органически склонен к анархизму; что он пассивен, но — жесток, когда в его руки попадает власть; что прославленная доброта его души — карамазовский сентиментализм, что он ужасающе невосприимчив к внушениям гуманизма и культуры, — за эти мысли, — не новые, не мои, а только резко выраженные мною, — за эти мысли меня обвинили во всех прегрешениях против народа.
Даже недавно, совсем на днях, кто-то в «Речи» — газете прежде всего грамотной, — заявил, что моё «пораженчество» как нельзя лучше объясняется моим отношением к народу.
Кстати, в «пораженчестве» я совершенно неповинен и никогда оному не сочувствовал. Порицать кулачную расправу, дуэль, войну как мерзости, позорней-
