На-дняхъ я получилъ письмо такого содержанія:
«Вчера я прочиталъ вашъ «Кошмаръ», и душа моя — душа человѣка, тоже служившаго въ охранѣ, плачетъ отъ сознанія безнадежности моего положенія, которое этотъ разсказъ пробудилъ во мнѣ. Я не стану разсказывать вамъ, какъ попалъ въ эту яму: это неинтересно. Скажу лишь, что голодъ и совѣтъ человѣка близкаго мнѣ тогда, состоявшаго подъ судомъ и думавшаго, что я смогу облегчить его участь, толкнули меня на этотъ ужасный шагъ.
«Скажу, что презиралъ себя все время, служа тамъ, презираю и сейчасъ. Но, — знаете, что больно? То, что даже чуткій человѣкъ, какъ вы, не понялъ, очевидно, что надо было, навѣрное, каждому изъ насъ, охранниковъ, сжечь многое въ душѣ своей. Что страдали мы не въ то время, когда служили, а — раньше, тогда, когда не было уже выхода. Что общество, которое сейчасъ бросаетъ въ насъ грязью, не поддержало насъ, не протянуло намъ руку помощи и тогда. Вѣдь, не всѣ такъ сильны, что могутъ отдавать все, не получая взамѣнъ ничего! Если-бы еще не было вѣры въ соціализмъ, въ партію, — а то, знаете, въ своей подлой головѣ, я такъ разсуждалъ: слишкомъ малъ тотъ вредъ, который я могу причинить движенію, слишкомъ я вѣрю въ идею, чтобы не сумѣть работать такъ, что пользы будетъ больше, чѣмъ вреда. Я не оправдываюсь, но мнѣ хотѣлось бы, чтобъ психологія даже такого жалкаго существа, какъ провокаторъ, все же была бы уяснена вами. Вѣдь, насъ — много! — все лучшіе партійные работники. Это не единоличное уродливое явленіе, а, очевидно, какая-то болѣе глубокая общая причина загнала насъ въ этотъ тупикъ. Я прошу васъ: преодолѣйте отвращеніе, подойдите ближе къ душѣ предателя и скажите намъ всѣмъ: какіе именно мотивы руководили нами, когда мы, вѣря всей душой въ партію, въ соціализмъ, во все святое и чистое, могли «честно» служить въ охранкѣ и, презирая себя, все же находили возможнымъ жить?»
На днях я получил письмо такого содержания:
«Вчера я прочитал ваш «Кошмар», и душа моя — душа человека, тоже служившего в охране, плачет от сознания безнадёжности моего положения, которое этот рассказ пробудил во мне. Я не стану рассказывать вам, как попал в эту яму: это неинтересно. Скажу лишь, что голод и совет человека близкого мне тогда, состоявшего под судом и думавшего, что я смогу облегчить его участь, толкнули меня на этот ужасный шаг.
Скажу, что презирал себя всё время, служа там, презираю и сейчас. Но, — знаете, что больно? То, что даже чуткий человек, как вы, не понял, очевидно, что надо было, наверное, каждому из нас, охранников, сжечь многое в душе своей. Что страдали мы не в то время, когда служили, а — раньше, тогда, когда не было уже выхода. Что общество, которое сейчас бросает в нас грязью, не поддержало нас, не протянуло нам руку помощи и тогда. Ведь, не все так сильны, что могут отдавать всё, не получая взамен ничего! Если бы ещё не было веры в социализм, в партию, — а то, знаете, в своей подлой голове, я так рассуждал: слишком мал тот вред, который я могу причинить движению, слишком я верю в идею, чтобы не суметь работать так, что пользы будет больше, чем вреда. Я не оправдываюсь, но мне хотелось бы, чтоб психология даже такого жалкого существа, как провокатор, всё же была бы уяснена вами. Ведь, нас — много! — всё лучшие партийные работники. Это не единоличное уродливое явление, а, очевидно, какая-то более глубокая общая причина загнала нас в этот тупик. Я прошу вас: преодолейте отвращение, подойдите ближе к душе предателя и скажите нам всем: какие именно мотивы руководили нами, когда мы, веря всей душой в партию, в социализм, во всё святое и чистое, могли «честно» служить в охранке и, презирая себя, всё же находили возможным жить?»
