писателя какое-нибудь мѣсто, стоящее того, чтобы его запомнить, выраженное притомъ въ прекрасной и законченной формѣ (какихъ много у древнихъ писателей), то не лишнее заставить выучить его наизусть и упражнять такимъ образомъ память учащихся этими великолѣпными штрихами великихъ мастеровъ. Но заучиваніе наизусть первыхъ попавшихся мѣстъ въ книгѣ, безо всякаго разбора и различія, ведетъ только къ безплодной потерѣ времени и труда и внушаетъ дѣтямъ отвращеніе къ книгамъ, въ которыхъ они не находятъ ничего, кромѣ безполезныхъ непріятностей.
§ 176. Мнѣ скажутъ, что дѣтей заставляютъ учить наизусть для того, чтобы развивать ихъ память. Было бы весьма хорошо, если бы въ этомъ мнѣніи было столько же разумной основательности, сколько въ немъ необдуманной увѣренности, и если бы оно основывалось болѣе на тщательномъ наблюденіи, чѣмъ на традиціонномъ взглядѣ; ибо очевидно, что силой памяти мы обязаны скорѣе счастливой организаціи, чѣмъ какому-нибудь упражненію. Правда, вещи, которыми умъ заинтересованъ и идеи которыхъ онъ освѣжаетъ частой рефлексіей, изъ боязни, чтобы онѣ не ускользнули отъ него, способны долѣе удерживаться имъ, но опять таки въ предѣлахъ природной силы его памяти; вѣдь отпечатокъ, сдѣланный на воскѣ или свинцѣ, не будетъ сохраняться такъ долго, какъ на мѣди или стали. Пожалуй, если часто возобновлять его, онъ можетъ сохраниться дольше; но вѣдь всякое возобновленіе есть уже новый отпечатокъ; точно также и въ душѣ—всякая новая рефлексія есть новое впечатлѣніе, и съ этимъ нужно считаться, если мы хотимъ знать, какъ долго умъ можетъ удерживать его. Поэтому заучиваніемъ наизусть латинскихъ страницъ мы столь же мало сдѣлаемъ память способною къ удерживанію вообще, какъ, вырѣзывая какое-нибудь изреченіе на свинцѣ, мы не сдѣлаемъ его этимъ способнымъ сохранять другіе, прежде вырѣзанные на немъ, знаки. Если бы подобнымъ упражненіемъ можно было усилить свою память и усовершенствовать свои способности, то актеры оказались бы людьми, обла-
