ства расширились до того, что обнимают ныне пролетариат целого мира, в противоположность всей буржуазии, не исключая разумеется и французской. Заявления Парижской Коммуны в этом смысле решительны, а симпатии, высказываемые ныне так ясно французскими работниками к испанской революции, особенно в южной Франции, где обнаруживается явное стремление пролетариата к братскому соединению с испанским пролетариатом и даже к образованию с ним народной федерации, основанной на освобожденном труде и на коллективной собственности, наперекор всем национальным различиям и государственным границам — эти симпатии и стремления, говорю я, доказывают, что собственно для французского пролетариата, также как и для привиллегированных классов, время государственного патриотизма прошло.
А при таком отсутствии патриотизма во всех слоях французского общества и при открытой ныне непримиримой войне, существующей между ними, как восстановить сильное государство? Тут все государственное уменье престарелого президента республики пропадет даром, и все ужасные жертвы, принесенные им на алтарь политического отечества, как напр., бесчеловечное избиение многих десятков тысяч парижских коммунаров, с женщинами и детьми, и столь же бесчеловечные высылки других десятков тысяч в Новую Каледонию, окажутся несомненно бесполезными жертвами.
Напрасно г. Тьер силится возстановить кредит, внутреннее спокойствие, старый порядок и военную силу Франции. Государственное здание, потрясенное и беспрестанно вновь потрясаемое в самой основе антагонизмом пролетариата и буржуазии, трещит, лопается и каждую минуту грозит падением. Где же такому старому, неизлечимо больному государству бороться с юным и до сих пор еще здоровым государством германским.
