общего состава Германии, вопервых потому, что оставив их в германском союзе, оно фактически подчинило бы их, а через них и себя верховному владычеству короля прусского; и вовторых потому, что в таком случае австрийская империя разделилась бы на две части, на немецкую, признающую прусскую гегемонию, и на всю остальную часть не признающую ее, что было бы также гибелью для империи.
Было, правда, другое средство, которое хотел испытать, 1850 году князь Шварценберг, но которое ему не удалось, да и не могло бы удасться, а именно: включить целиком, как нераздельное государство, всю империю с Венгриею, с Трансильванией и со всеми ее славянскими и итальянскими провинциями в состав германского союза. Эта попытка не могла удасться, потому что ей воспротивилась бы отчаянно Пруссия, а вместе с Пруссией и большая часть Германии, воспротивилась бы также, как они это и сделали в 1850 году, и все другие великие державы, особенно же Россия и Франция, и наконец возмутились бы три четверти австрийского, германоненавистного населения, славяне, мадьяры, румыны, итальянцы, для которых одна мысль, что они могли бы стать немцами, кажется позором.
Пруссия и вся Германия были бы естественно противны попытке, осуществление которой уничтожило бы первую, и лишило бы ее специально немецкого характера; последняя же, Германия, перестала бы быть отечеством немцев и превратилась бы в какой то хаотический и насильственный сбор самых разнообразных народностей. Россия же и Франция, не согласились бы потому, что Австрия, подчинившая себе всю Германию, стала бы вдруг самою могущественною державою на континенте Европы.
Оставалось по этому Австрии одно, не душить Германию своим всецелым вступлением в нее, но вместе с тем и не позволять Пруссии стать во главе германского союза. Следуя такой политике, она
