Фихте высказывал его под французским штыком, в то время как Берлин управлялся наполеоновским генералом, а на улицах раздавался французский барабан. К тому же миросозерцание, внесенное идеальным философом в патриотическую гордость, в самом деле дышало гуманностью, тою широкою, отчасти пантеистическою гуманностью, которою запечатлена великая германская литература XVIII века. Но современные немцы, сохранив всю громадность претензий своего философа-патриота, от гуманности его отказались. Они просто не понимают ее и готовы даже над нею смеяться, как над выродком абстрактного, отнюдь не практичного мышления. Для них доступнее патриотизм князя Бисмарка или г. Маркса.
Все знают, как немцы, воспользовавшись совершенным поражением Наполеона в России, его несчастным отступлением, или вернее бегством с кой-какими остатками армии, наконец сами встали; они разумеется чрезвычайно славят себя за это восстание, и совершенно напрасно. Самостоятельного народного восстания собственно никогда не было; но когда разбитый Наполеон перестал быть опасным и страшным, немецкие корпуса, сначала прусский, а потом и австрийский, обратясь прежде против России, теперь обратились против Наполеона и присоединились к русскому победоносному войску, шедшему вслед за Наполеоном. Законный, но доселе несчастный прусский король Фридрих Вильгельм III, со слезами умиления и благодарности обнял в Берлине, своего избавителя императора всероссийского, и вслед за тем издал прокламацию, призывавшую своих верноподданых к законному восстанию против незаконного и дерзкого Наполеона. Послушные голосу своего короля и отца, немецкие, по преимуществу же прусские юноши поднялись и составили легионы, которые были включены в регулярную армию. Не очень ошибся прусский тайный советник и известный шпион, оффициальный доносчик, когда в брошюре возбу-