слова, которыя впрочемъ, какъ сказано, мы охотно вычеркнули бы изъ діалога. Мы разумѣемъ положеніе о безсмертіи души, выведенное изъ положенія о воспоминаніи, совершенно случайно, неожиданно для читателя. Вотъ весь ходъ мысли въ этомъ случаѣ. Слуга Менона понимаетъ предлагаемые ему Сократомъ вопросы изъ геометріи и даетъ на нихъ отвѣты, руководясь тѣми общими понятіями, которыми душа его владѣетъ сама по себѣ. Такимъ образомъ онъ какъ бы только припоминаетъ въ этомъ случаѣ то, что зналъ прежде. Но когда прежде? Ясно, что онъ или когда нибудь пріобрѣлъ это знаніе, или имѣлъ его всегда (ήτοι ποτέ ή άει). Если пріобрѣлъ когда нибудь, то не въ этой жизни, ибо никто его не училъ этому, какъ свидѣтельствуетъ Менонъ, а въ какое либо другое время, т.-е. въ то время когда душа его не была еще въ немъ, или когда онъ не былъ человѣкомъ. Поэтому, если истинныя понятія есть въ его душѣ и теперь и въ то время, когда онъ не былъ еще человѣкомъ; то не всегда ли (αρ οΰν τον άει χρόνον) душа его есть знающая? А если истина сущаго всегда присуща намъ въ душѣ нашей, то не безсмертна ли душа? Менонъ одобряетъ заключеніе Сократа* Но намъ, разумѣется, не нужно искать остроумнаго школьника, для того чтобы онъ замѣтилъ, что изъ положенія, что въ душѣ слуги Менона были извѣстныя понятія, когда она не была еще въ тѣлѣ его, (т.-е. когда онъ не былъ еще человѣкомъ), вовсе не слѣдуетъ заключенія, что душа его безсмертна т.-е. всегда существовала (и будетъ существовать). Ибо посредствующее положеніе, что душа всегда была знающая, никакъ не можетъ совпадать съ положеніемъ о всегдашнемъ существованіи, а напротивъ должно быть ограничено предѣлами ея существованія, т.-е. она всегда была знающая, когда только существовала.
Прежде всего здѣсь должно замѣтить, что выше (р. 81) положеніе о безсмертіи въ формѣ простаго вѣрованія само взято Платономъ какъ основаніе ученія о воспоминаніи; а здѣсь наоборотъ — ученіе, о томъ, что истина, присущая душѣ нашей, въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ только воспоминается
слова, которые впрочем, как сказано, мы охотно вычеркнули бы из диалога. Мы разумеем положение о бессмертии души, выведенное из положения о воспоминании, совершенно случайно, неожиданно для читателя. Вот весь ход мысли в этом случае. Слуга Менона понимает предлагаемые ему Сократом вопросы из геометрии и дает на них ответы, руководясь теми общими понятиями, которыми душа его владеет сама по себе. Таким образом он как бы только припоминает в этом случае то, что знал прежде. Но когда прежде? Ясно, что он или когда нибудь приобрел это знание, или имел его всегда (ήτοι ποτέ ή άει). Если приобрел когда нибудь, то не в этой жизни, ибо никто его не учил этому, как свидетельствует Менон, а в какое либо другое время, т. е. в то время когда душа его не была еще в нём, или когда он не был человеком. Поэтому, если истинные понятия есть в его душе и теперь и в то время, когда он не был еще человеком; то не всегда ли (αρ οΰν τον άει χρόνον) душа его есть знающая? А если истина сущего всегда присуща нам в душе нашей, то не бессмертна ли душа? Менон одобряет заключение Сократа* Но нам, разумеется, не нужно искать остроумного школьника, для того чтобы он заметил, что из положения, что в душе слуги Менона были известные понятия, когда она не была еще в теле его, (т. е. когда он не был еще человеком), вовсе не следует заключения, что душа его бессмертна т. е. всегда существовала (и будет существовать). Ибо посредствующее положение, что душа всегда была знающая, никак не может совпадать с положением о всегдашнем существовании, а напротив должно быть ограничено пределами её существования, т. е. она всегда была знающая, когда только существовала.
Прежде всего здесь должно заметить, что выше (р. 81) положение о бессмертии в форме простого верования само взято Платоном как основание учения о воспоминании; а здесь наоборот — учение, о том, что истина, присущая душе нашей, в каждом отдельном случае только воспоминается
