Но если добродѣтель не есть знаніе, спрашиваетъ Менонъ, то какимъ образомъ возможны вообще добродѣтельные люди? Платонъ въ своемъ отвѣтѣ указываетъ на правильное мнѣніе, ορθή, αληθής Ьо£а, рѣшительно отличая его отъ знанія, и говоритъ, что въ этомъ отношеніи добродѣтельные люди ничѣмъ не отличаются отъ людей, имѣющихъ божественный даръ для какого-либо рода дѣятельности; потому добродѣтельныхъ людей можно назвать также людьми божественными, а добродѣтель трактовать какъ божественный даръ (р. 97—100).
Мы видѣли, что это положеніе Платона совершенно запутало прежнюю критику, возбуждая ее къ самымъ несогласнымъ и страннымъ толкованіямъ, начиная съ того, что діалогъ не принадлежитъ Платону и оканчивая тѣмъ, что онъ есть нечто иное какъ горькая иронія. Заблужденіе критики въ этомъ случаѣ состоитъ въ томъ, что она не отдѣлила мысли Платона о томъ, что добродѣтель, имѣя источникомъ своимъ правильное мнѣніе, есть такимъ образомъ божественный даръ, отъ другой, что правильное мнѣніе, по силѣ котораго возможна добродѣтель, отличается отъ знанія. Вслѣдствіе этого критика почувствовала себя принужденною или отличать добродѣтель отъ знанія по метафизическому ихъ содержанію, или толковать, что въ настоящемъ мѣстѣ Платонъ говоритъ о какой-то низшей добродѣтели, какъ будто вопросъ Платона о добродѣтели касался не вообще добродѣтели, безъ различія низшей и высшей, политической, семейной и т. д. Въ этомъ, какъ сказано, путаница, изъ которой не могла выдти прежняя критика.
Но что же такое это правильное мнѣніе, по силѣ котораго, думаетъ Платонъ, возможны добродѣтельныя дѣйствія? Если объяснить его такъ, какъ мы выше (см. р. 85. С.) въ примѣчаніяхъ объяснили αληθείς boHai, т.-е. какъ элементарныя мысли, составляющія норму всякаго знанія, тогда какъ будто не должно бы отличать ихъ отъ самого знанія, какъ однако поступаетъ Платонъ; если же онѣ должны быть отличены отъ знанія, какъ нѣчто случайное, разбѣгающееся, то по-
Но если добродетель не есть знание, спрашивает Менон, то каким образом возможны вообще добродетельные люди? Платон в своем ответе указывает на правильное мнение, ορθή, αληθής Ьо£а, решительно отличая его от знания, и говорит, что в этом отношении добродетельные люди ничем не отличаются от людей, имеющих божественный дар для какого-либо рода деятельности; потому добродетельных людей можно назвать также людьми божественными, а добродетель трактовать как божественный дар (р. 97—100).
Мы видели, что это положение Платона совершенно запутало прежнюю критику, возбуждая ее к самым несогласным и странным толкованиям, начиная с того, что диалог не принадлежит Платону и оканчивая тем, что он есть нечто иное как горькая ирония. Заблуждение критики в этом случае состоит в том, что она не отделила мысли Платона о том, что добродетель, имея источником своим правильное мнение, есть таким образом божественный дар, от другой, что правильное мнение, по силе которого возможна добродетель, отличается от знания. Вследствие этого критика почувствовала себя принужденною или отличать добродетель от знания по метафизическому их содержанию, или толковать, что в настоящем месте Платон говорит о какой-то низшей добродетели, как будто вопрос Платона о добродетели касался не вообще добродетели, без различия низшей и высшей, политической, семейной и т. д. В этом, как сказано, путаница, из которой не могла выдти прежняя критика.
Но что же такое это правильное мнение, по силе которого, думает Платон, возможны добродетельные действия? Если объяснить его так, как мы выше (см. р. 85. С.) в примечаниях объяснили αληθείς boHai, т. е. как элементарные мысли, составляющие норму всякого знания, тогда как будто не должно бы отличать их от самого знания, как однако поступает Платон; если же они должны быть отличены от знания, как нечто случайное, разбегающееся, то по-
